Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2010
Юрий Орлицкий
МАЛЕНЬКИЙ ГИМН СНОСКЕ
Как справедливо заметил в своем “Монологе о комментарии” Р.Д.Тименчик, ““возмущающая воду” сноска властно темперирует текст”. И действительно, читая стихи, под которыми располагаются сноски, мы должны постоянно прерывать чтение, нарушать размеренное течение стиха и время от времени переходить на прозу, которой обыкновенно (хотя и не всегда, как увидим позже) пишутся сноски.
Причем одно дело, если они написаны сегодняшним комментатором, нашим современником, поясняющим, о чем или о ком, собственно, идет речь в стихотворении, и совсем другое, когда сноски счел нужным поместить прямо под страницей сам поэт.
Тут принципиально важно именно место, выбранное автором для своих попутных заметок. Если они помещены им в конце стихотворения — значит, мы должны читать авторские разъяснения после того, как прочитаем стихи и насладимся их гармонией. Но если сноски расположены прямо под страницей, это означает, что нам следует читать их параллельно основному тексту, прерывая его в том самом месте, к которому поэт “повесил” звездочку-астериск или цифру.
В русской поэзии это началось очень давно: уже Ломоносов, вводя в свои оды имена исторических и мифологических персонажей, пояснял, кого именно он имеет в виду, в подстраничных сносках, что позволяло ему непосредственно в стихах пользоваться выразительными иносказаниями, не боясь остаться непонятным. Так, мать Иоанна Грозного он называет “Елена, грозного героя Великая делами мать” и тут же комментирует внизу: “Великая княгиня Московская Елена Васильевна, супруга великого князя Василия Иоанновича, рождением княжна Глинская, мать великого государя царя Иоанна Васильевича, правила с ним в его младенчество Российское государство по завещанию супруга своего четыре года с половиною”; в другой оде поясняет читателям свою строчку “Тезоименны Внук и Дед” следующим образом: “Государи: Великий Князь Иван Васильевич и Царь Иван Васильевич”.
Если нашему великому одописцу сноски позволяют дать историческим героям выразительные метафорические и в то же время распознаваемые читателем того времени имена-характеристики, то уже его младшие современники начинают использовать сноску для других целей: например, для разъяснения обстоятельств написания стихотворения или его особенностей, как это делает, например, П.И.Голенищев-Кутузов. Так, в сноске к своей “Эпистоле 2” он пишет: “Должно заметить, что в сей эпистоле, изо 140 стихов состоящей, нет ни одной стиха, коего бы рифма была глагол; — а известно, что глаголы для набрания рифмы всего легче; — сверх того в каждой строфе 8 окончаний на одну рифму”. В другом его стихотворении, “Лето”, являющемся вольным переводом “Канцонетты” П.Матастазио, сразу после названия, к которому дана сноска, читатель должен узнать следующее: “Один из моих приятелей спорил со мною, что не возможно перевести сей песни на наш язык точно в ту же меру и тем же родом стихов, как она написана по италиански. Я, возможность сию утверждая, сделал сей перевод точно тою же мерою, стих в стих. Знающие италианский язык да судят об успехе сего трудного предприятия”, а в одной из его од находим такое уточнение: “Ее величество, гуляя в саду, изволила сама меня привести к статуе Аполлона и спросить: не вдохновлен ли я им писать стихи в сию минуту?: сочинителю было от роду 20 лет, когда он писал сию оду”.
Поэт-ученый А.Мерзляков, более всего известный своими песнями (например, “Среди долины ровныя…”), тоже снабжает свои творения сносками-разъяснениями. Так, его “Мячковский курган” (1805) начинается со сноски к названию — это своего рода небольшая вставная лирическая новелла: “По Коломенской дороге, в 30-ти верстах от столицы, при самой переправе через реку Москву, на горе находится преогромная насыпь, в знак бывшего там сражения с татарами, опустошавшими столько времени Россию. Здесь погребены убитые россияне. Я восходил на вершину кургана. Прекрасное местоположение, вдали древняя столица, которую (по крайней мере, так уверяют) можно видеть отсюда в ясную погоду, самый курган, как величественный памятник упадшим за свободу отечества, — вот что заставило написать сию пиесу”. Последняя же сноска вновь рисует картину глазами его лирического героя: “На вершине кургана была построена церковь, в которой совершались поминовения по усопшим. И теперь еще видно несколько камней, означающих место алтаря. На одном из них вырезано имя святого, которому посвящен был храм”.
Совершенно иную, игровую роль играют сноски в “Сочинениях Козьмы Пруткова” (1853), где авторство стихов распределено между вымышленным автором книги и ее “издателями”, именно в сносках обсуждающими литературную и житейскую позицию своего героя. Так, Прутков может давать в сноске вариант текста (знаменитое “на коем фрак” вместо данного в основном тексте “который наг” в описании собственного облика) или с ученым видом поучать: “Необразованному читателю родительски объясню, что крыльями называются в пароходе лопасти колеса или двигательного винта”. Частенько в сноске “от издателей” звучит ирония либеральных авторов: “Напоминаем, что это стихотворение написано Козьмою Прутковым в момент отчаяния и смущения его по поводу готовившихся правительственных реформ” (к стихотворению “Перед морем житейским”).
В этой же иронической функции позднее используют возможности сноски Саша Черный, прокомментировавший строчку из своей “почтительной акварели” “М.Ф.” (1912) “поэт заржавленный и тонкий” двусмысленным “в физическом смысле”, и Д.Хармс, вынесший в низ страницы под своим ранним стихотворением следующее примечание: “в оригинале стоит непреличное (так у автора! — Ю.О.) слово”.
Особое место занимают сноски-комментарии фетовских переводов античной лирики, и в первую очередь — Катулла (1885), в котором подстрочные примечания переводчика занимают гораздо более половины книги. В результате на некоторых страницах соотношение объема оказывается решительно в пользу прозаического комментария, сопровождающего иногда всего две-три уместившиеся на странице стихотворные строки.
При этом фетовские сноски, наряду с разъяснением слов и понятий, нередко выражают также лирическую позицию поэта: “Невольно сравниваем оды Горация с теми южными деревьями, на которых одновременно красуются цветы и зрелые плоды. Какой испытатель природы скажет, в цветке или в семени проявляется окончательная цель растения?” или “Томимый Любовию, Катулл под призрачной дымкой поэзии выражает свое стремление к Лезбии, которая, быть может, в свою очередь нуждалась в выражении ее любви к Катуллу. Не помним, кто чрезвычайно метко сказал, что градус кипения взаимной любви совпадает с моментом признания. До этого момента склонность только представляет благоприятную почву, но названная, она уже настоящая любовь. Наше стихотворение мастерски переносит нас на самую ближайшую к кипению точку. В качестве птицы Афродиты был любимец римских дам, и слово Воробей (пассер), воробушек было ласкательным, как у нас голубчик”.
Порой в подстрочные комментарии у Фета попадают и его собственные варианты перевода, по тем или иным причинам не вошедшие в основной текст; так, к строке “На радости, когда им будет побежден” в сноске дается более развернутый, “не поместившийся” в один стих, но выполненный тем же ямбом вариант: “Из благодарности, когда, при помощи твоей, он победит соперника в любви”.
В ХХ веке сноска становится не просто лирической, но и стихотворной. Так, в романе Ильи Сельвинского “Пушторг” (1927) в сносках находим и цитату из стихов И.Уткина, и отрывок из колыбельной песни, и собственные стихи поэта-конструктивиста — например, характеристики европейских городов (Лондона, Лейпцига, Вены, Парижа):
П А Р И Ж
Анакреона пенных чаш
Выхоленная цитата —
Париж, каскадами пернатый,
Роями пузырьков мечась,
Бьет электрические вина
Морозов Мумма ледяней,
Шипучей россыпью огней
В бокале выпуклой витрины,
В любом бокале, где оп-ля!
На дне, жужжа стеклом и пеной,
Танцуют женские колена,
Вмонтированные в крупный план
Физиономии Верлена.
Позднее стихотворные цитаты используют и другие поэты, причем в самых разных целях: так, К.Симонов в антизападном памфлете “Моралисты” выносит в сноску целых два “разъясняющих” четверостишия, а В.Кривулин и другие авторы конца ХХ века привлекают стихотворные сноски в первую очередь для создания ритмического многоголосия своих текстов.
Многие советские поэты применяют сноски также для создания эффекта документальности, “подлинности” своих стихов: этим приемом пользовались А.Прокофьев, И.Молчанов, Н.Тихонов.
В современной русской поэзии сноска переживает новое рождение, связанное с еще большим расширением функций и все более тесным срастанием вторичного комментирующего текста с основным, который она порой превосходит по размеру. Интересные авторские сноски можно найти у Г.Сапгира, А.Карвовского, Г.Лукомникова, А.Парщикова, А.Ровнера, А.Левина, Вс.Некрасова.
Наконец, сноски могут, как уже говорилось, быть демонстративно значимее основного текста, как это происходит, например, у Ивана Буркина в его иронических “Текстах с программами”, где к большинству слов текста сделаны пространные сноски:
Радуга1. Пятница2. Помнится
голубое3. Яблоко4. Пятится, рушится
разница5. Родина6. Радостно
кружимся7. Лестница врезалась
в праздники8. Кончились9. Новые10.
______________________________________
Программа
1 По какому-нибудь случаю.
2 В понедельник.
3 Все, что угодно от моря до платья.
4 Почему оно попало сюда?
5 Лет? Взглядов?
6 В предложном падеже с каким-нибудь сладким или горьким прилагательным.
7 О чем говорит вам это?
8 Может быть перед свиданием?
9 Назначить пьяное подлежащее.
10 Здесь должно быть то, что подвергается опасности.
И еще два примера — из стихотворений самого последнего времени. Валерий Брайнин-Пассек не случайно называет свое стихотворение 1998 года “Африканские строфы с двумя эпиграфами и шестью примечаниями”: здесь сноски просто продолжают основной текст, оказываются его частью, рифмуются с ним, а вот в самом стихотворении, наоборот, этих рифм явно недостает:
I
Зима. Июль. Лимоны на дворе уже созрели.
Так же в январе лимоны созревали в Террачине1.
II
У моря лучше постоять вдвоем.
Занятно знать, что белый окоем
не тот же для хорошенькой девицы2
и для вас,
не отводящего от моря глаз,
потомка незаможного хасида:
ведь там, за горизонтом — Антарктида.
________________________________________________
1 По этой ли, какой другой причине, но итальянцев здесь невпроворот. По меньшей мере, всякий обормот, открывший ресторан, ему в названье берет “Decameron” или “Campagna”.
2 из местных (между прочим, vidi, vici — как раз про этот случай)
Стихотворные комментарии — правда, расположенные в конце стихотворения, но тем не менее требующие постоянного прерывания чтения, — использует в своем относительно недавнем опусе и Владимир Губайловский; в отличие от Брайнина, его комментарии представляют собой по сути дела отдельное самостоятельное стихотворение:
ПИСЬМО ДРУГУ ФИЛОСОФУ
(Перевод с гревнедреческого)
Текст
Диоген Охломону1 шлет привет.
Не далее как вчера, чуть свет
выходит Анаксагор2
на косогор,
ему навстречу Парменид3
семенит
и говорит:
— Человек — это мера!4
Анаксагор отвечает:
— Какого, простите, хера,
Вы развешиваете у меня на ушах вашу лапшу?
Отвали на семь шагов — по числу планет, а то укушу.
Парменид возражает:
— А ты Платона знаешь? А Сократа?
А бабу его лысую?5 А чего тогда ты
тут выеживаешься? Уйди
с моего многотрудного пути.
В общем, вырвали друг другу по полбороды.
В этом, друг Охломон, еще нету большой беды.
Одному стоику на пиру
в полемическом, сам понимаешь, жару
просто откусили нос.
Стоически перенес6.
Обдумывай сказанное, Охломон, днем и ночью,
и ты убедишься воочью,
что тот, кто живет созерцаньем бессмертных благ,
тот удостоен сих,
тот бессмертен. Так!
(В оригинале латынь: Sic!)
Комментарии
1 Охломон — от греческого “охлос” — толпа.
Судьба
неизвестна, сочиненья, скорее всего, обратились в дым.
Впрочем, это случилось не с ним одним.
Возможно, саркастический псевдоним.
2 Анаксагор в основанье всего положил Ум.
3 Парменид говорил: Cogito ergo sum,
или что-то близкое в том же роде,
правда, в греческом переводе.
Излагал свои сочинения в виде поэм,
не стеснялся ритмических подпорок
чем
и дорог.
Встреча философов маловероятна,
но многочисленные белые пятна
в биографии и того, и другого
не исключают такого.
4 Фраза, судя по тону и напору,
принадлежит Протагору.
Довольно загадочная фигура.
Есть мнение, что ему принадлежат многие
платоновские диалоги.
По этому поводу существует целая литература,
и рано еще подводить итоги.
5 Сократ был лыс как колено.
Несомненно
искаженье фактов, обычное в эклектическом стиле:
у Ксантиппы волосы были.
6 Источник, скорее всего, точен, как это ни странно.
Вероятней всего ссылка на Лукиана —
“Философы или пир лапифов” —
довольно свободное переложенье известных мифов.
Мужчина, вероятно, находился в состоянии покоя
или атараксии. Такое
поведенье было довольно широко распространено,
во всяком случае, приветствовалось как идеал.
Лосев, в пятом томе “Эстетики”, отмечал,
что стоик и бесчувственное бревно
не одно
и то же,
хотя и очень похоже.
И это еще не конец стихотворения: далее идут “Реконструкция биографии автора письма”, “Замечания” и “Библиография” — без малого семьдесят строк, полноценное произведение…
Наш краткий исторический обзор позволяет увидеть, что и такая, казалось бы, вспомогательная, служебная часть стихотворного произведения, как сноска, не только выполняет множество разнообразных функций, но и оказывается способной под рукой мастеров из сугубо вторичного превратиться в важный художественный компонент стиха.
