Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2010
Леонид Костюков
ИЗ ПУНКТА А В ПУНКТ Б
Хорошо там, где нас нет.
Поговорка
Хорошо ли, когда поэт за казенный счет перемещается из пункта А в пункт Б, там умеренно пирует, дружит с другими поэтами, получает сумму разнообразных впечатлений, а потом возвращается домой? Наверное, да, почему нет, если не перепьет сверх нормы. Большая ли беда, если к 5 поэтам в этом мероприятии присоединятся 100 не-поэтов и ущипнут свой кусочек пирога? Наверное, нет, особенно если не-поэты не пытаются выдавать себя за поэтов, а ограничиваются ролями девушек поэтов, друзей поэтов и т.п. Да если и выдают — не беда (на фуршете). Не будем также заниматься демагогией и рассуждать о том, откуда берутся средства и нельзя ли их было бы употребить полезнее для нашего общего курятника. Берутся — и берутся. Прошу не считать мою сугубо негативную статью жалобой в деньгораспиливающие инстанции. Прошу не давать ей административно-финансовый ход. Пусть собака лает, а караван идет. А теперь позвольте немного полаять.
Многие формулируют вопрос примерно так: имеют ли поэтические фестивали отношение к литературе? Сторонники отвечают осторожно-положительно; скептики — скорее отрицательно. Между тем, в увеселительном мероприятии для литераторов, не имеющем отношения к литературе, заведомо нет ничего плохого. Я попробую обосновать следующую позицию: к сожалению, фестивали в их сегодняшнем изводе приносят литературе больше вреда, чем пользы. То есть отношение имеют, но грустное. Скажу сразу — этот вред не смертелен и, наверное, сопоставим с физическим удовольствием группы поэтов от перемены мест.
Но позвольте перейти к сути дела.
Первый опорный тезис: культура начинается там, где происходит отбор 1 из 100. Именно это соотношение поддерживает, например, высокий уровень лонг-листа “Дебюта” и оно же отличает “Новый мир” от альманаха ДЭЗа № 67. Творческий конкурс 1:20 определяет промежуточный статус Литинститута. И т. п. Позвольте долго здесь не топтаться и не утомлять читателей примерами: положение придумано не мной и общепринято; мы пойдем дальше. Литературное мероприятие имеет шансы на полезность, если в него встроен механизм отбора. Лучше 1:100; если нет — то как уж придется.
Он заведомо встроен в публикационную политику престижного журнала, издательства, в формат премии, конкурса, антологии. Не встроен — в немодерируемые сайты, издания за свой счет, “открытые микрофоны”. Разница в литературном качестве — налицо.
Здесь необходимо небольшое уточнение. Если механизм встроен в формат, это не значит, что он автоматически действует. Например, у меня дома есть кофеварка, но я ею не пользуюсь. Скажем, работа отдела поэзии журнала “Дружба народов” вызывает у меня временами чувство, близкое к оторопи. Но все же есть отличие неидеального судопроизводства от расстрела без суда.
При организации литературного фестиваля отбор осуществляет куратор. Если честно, на моей живой памяти чаще это скорее фейс-контроль. То есть явно неадекватная дама ближе к 60-ти с толстым слоем макияжа и красной сумочкой а-ля тридцатые годы еще имеет шанс на отказ. Студент проходит практически по студбилету. Отбор — если кому-то непонятно — не в зал, а на сцену.
Тут мы, никого не обижая, представим себе незлого милого паренька 19 лет. Называет он себя не Васей Пупкиным, а, например, Бэзилом фон Пупкоффым — чтобы лучше запоминалось. Отношение Бэзила к литературе довольно поверхностное. Его читательский опыт ограничен Пушкиным, Маяковским и Агнией Барто. Собственный же вклад в отечественную и мировую поэзию приблизительно такой:
Как посмотришь — вроде, да,
Вы поэты, господа.
А присмотришься — давно
Все вы — полное г-но.
И еще немного примерно того же для объема.
А теперь постараемся кратко и по возможности честно ответить на вопросы блиц-анкеты. Это поэзия? Нет. Имеет шансы Бэзил фон Пупкофф выйти на фестивальную сцену с означенным стихотворением? Да — около 100%. Будет оно опознано как некондиционный товар и освистано залом? Нет; скорее оно получит приз зрительских симпатий.
Думаю, открытая дверь, впускающая не-поэзию в поэзию, обозначена достаточно отчетливо.
На мой взгляд, худший культурный грех — смешение живого и мертвого. Среди главных достоинств литературных фестивалей называют оживление литературной ситуации. Но давайте призадумаемся. Живое в оживлении не нуждается. А вот как раз полудохлое и клинически мертвое остро желает быть искусственно оживленным. И если небрежно составленный, нелучший номер “толстяка” оставляет подчас неприятное впечатление увязкой живого и мертвого в один невнятный контекст, то фестивальный марафон “оживляет” мертвое — голосом, напором, физической энергией и обаянием выступающего — и выдает его за живое. Как, впрочем, иногда случается и наоборот — настоящие стихи остаются неопознанными. В общем, возникает обратное, перевернутое отражение литературы.
Давайте понизим пафос — самой литературе как нерушимому корпусу произведений от этого большого ущерба нет. Но ни фестиваль, ни премия, ни журнал не создают литературу; они заняты репрезентацией. И фестиваль решает эту задачу наихудшим образом — он обманывает тех, кто ему доверяет. В лучшем случае аудитория ориентирована на КВН, в худшем — на стихотворные (чуть не написал “поэтические”) аналоги Задорнова и Петросяна.
Давайте разведем понятия. Бэзил фон Пупкофф может быть молодым, азартным — и уж точно он живой. Его процитированное выше стихотворение старо, мертво и вообще не существует — как ни странно, в культуре эти три характеристики вполне совместимы. Дело тут не в теме и не в легкости исполнения — чем-то на первый взгляд близкое четверостишие Евгения Лесина “Пускай поэт лежит в канаве…” представляется мне очень живым и культурно осмысленным.
Прошу понять меня правильно. Я не утверждаю, что все на фестивалях отвратительно. Или что молодые ребята всегда пишут плохо, а признанные мэтры — хорошо. Иногда строго наоборот. И один человек, бывает, пишет и зачитывает то живое, то мертвое. Чтобы в этой чересполосице уловить поэзию на слух, надо иметь серьезный навык и неординарное желание. Зал улавливает другое. И общая обстановка, атмосфера задается этим другим.
Да, о вкусах не спорят (хотя эти споры самые интересные). Да, поэтическое пространство на 99% — территория вкусовых оценок, ну разве что Пушкин и Мандельштам высятся там, куда мы не досягнем, и то… Я сейчас о другом: все же вне этого пространства есть бесспорно плохое, мертвое, несуществующее. Как говорил тот же Мандельштам, есть же на свете просто ерунда. Это уточняет наши возможные претензии к составителю, редактору, издателю, председателю жюри, куратору фестиваля, обобщая — к человеку культуры, отборщику. Не то плохо, что ты вбросил в литературный процесс нечто спорное. Это нормально, на то он и процесс. Но вот бесспорную ерунду изволь отшелушить. А если ты не берешься это делать — ну, значит, и прорывается вредитель на твоем участке фронта.
По условиям публикации, я не вступаю в прямую полемику с искренне уважаемым мной Аркадием Штыпелем, и все же. Пофамильно перечисляя кураторов литературных фестивалей, Штыпель каждого из них отдельно называет поэтом. То есть набирает на клавиатуре слово “поэт” 10 раз, каждый раз в него что-то, вероятно, вкладывая. Что именно — для меня загадка. Никого не обижая, просто восстанавливая значение слова, — для меня тут поэтов максимум один (не скажу из корректности кто). Иначе этот титул значит меньше, чем машинальный эсквайр в конце английского письма. Прошу извинения еще раз, но если Андрей Новиков — московский поэт, то кто такие Гандлевский, Чухонцев или сам Штыпель?..
Дальше начинается дедовщина — или принцип нормирования по куратору. Местный куратор, как правило — молодой и незрелый автор попыток стихотворений, подбирает команду еще более молодых авторов попыток еще менее зрелых стихотворений. (Как видим, можно обойтись без употребления слова “поэт” всуе, хоть и в ущерб изяществу слога и лаконизму.) Эти-то группы товарищей и определяют уровень и характер того или иного регионального поэтического фестиваля. А также ездят друг к другу и возят свои пулы, так сказать, по бартеру.
На фестивалях сочинители знакомятся друг с другом. Как ни странно, и тут я вижу некую опасность. Все-таки, как подсказывает опыт, лучший сценарий знакомства двух пишущих людей примерно такой: мне нравится то, что делаешь ты, — я через третьих лиц передаю тебе что-нибудь свое — если тебе это нравится, мы знакомимся лично. Эта церемония позволяет пишущим людям избежать человеческой дружбы, не подкрепленной взаимной литературной симпатией. А каждая такая дружба — мина замедленного действия. Если человек культуры действует по своему вкусу, его проект может не нравиться вам или мне, но он останется жив. Проект умирает, когда его куратор начинает руководствоваться дружбой. И фестивали множат пресловутую дружбу.
Подведем промежуточный итог: формат фестиваля не обеспечивает даже минимального отбора участников и текстов, смешивает существующее и несуществующее, выдает мертвое за живое, придает какой-то статус тому, что никакого статуса не заслуживает. В этих условиях становится особо важна устойчивость других институций. О премиях позволю себе в этот раз не писать — и без того многие занимаются их критикой, да к тому же это вторичный продукт. Скажу о лучших литературных журналах. И здесь мне кажется вредной повадка журналов делать целевые номера, посвященные фестивалям. Потому что при этом непонятно, кто несет ответственность за литературное качество публикации: журнал дистанцируется (уж что звучало, то и представляем) — фестиваль же (см. выше) вообще не грешит избыточной ответственностью. Давайте опять разыграем блиц-анкету.
Может ли Бэзил фон Пупкофф со своим кратким шедевром стать автором, например, журнала “Октябрь” в ходе обычной процедуры? Думаю, все-таки нет. А в ходе представления некоего фестиваля? Вполне.
Я слышал, на Волошинском фестивале в Коктебеле проходит примечательный заплыв, победитель которого автоматически становится автором журнала “Октябрь”. Спасибо организатору этого мероприятия Ирине Барметовой — можно не придумывать метафору черного хода в литературный процесс: она овеществлена. Подчеркиваю — не в литературу: с этим сложнее.
Почему бы не поехать на фестиваль? Любопытно, что появляются уже первые ласточки отказов. Зачем ехать — мучительный вопрос. Лучше им не задаваться, потому что искренний ответ может и вовсе обескуражить.
Лично я, побывав на 2—3 подобных мероприятиях, вполне насытился. Интересно было бы поучаствовать в чем-то принципиально другом — возможно, на стадии разработки проекта.
Любое начинание имеет последствия, в них — его главный смысл. Фестиваль — встряска воздуха практически без последствий. Местный литературный цвет остается при своем мнении — возможности для вымещения этого мнения щедро предоставляет блогосфера. Московские классики возвращаются, в общем, довольные и полные (из разу в раз одинаковых) впечатлений. Как, например, там пили. Еще — как пили в другом месте. Поминают интересную местную молодежь — впрочем, как правило ни одного имени, ни одной конкретной строчки. Так, поэтический гул вообще.
Справедливости ради — это не специфически наши проблемы. Моему другу в Новосибирск иногда звонит бывшая жена из Голландии, неплохой прозаик, но человек, далекий от поэзии. Как, мол, дела. — Да ничего, вот еду в маршрутке. Как твои? — Да тоже ничего. Вот выступила на поэтическом фестивале в А***. — Но ты же, Машенька, не пишешь стихов. — Да написала штук пять, пока ехала туда в местной электричке…
Что ж, Россия не Голландия; тут в плацкарте книгу можно написать. И все бы хорошо, да только есть в этом какое-то легкое симпатичное убожество.