Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2010
Александр Рапопорт
БАЛЛАДА ИЗГНАНИЯ
я подарил ему cвою шляпу.
Из воспоминаний чекиста
Мерцает Водолей на небосводе,
бело на море, словно на земле,
мороз и ветер — кавардак в природе.
Снег вперемешку с ледяной крупой
обрушился, как божье наказанье;
изгой и вождь, преступник и герой
сегодня отправляется в изгнанье.
Он смотрит сквозь нечистое стекло
летящей в белый сумрак спецмашины,
его везут, ему не повезло,
но будет время выяснить причины.
Шофер газует, давит на педаль,
на перекрестках поминая черта…
“Знакомый город, чуть не ville natale,
знакомый путь — с окраины до порта.
Куда как скучно сохранять уклад,
отцом и дедом созданный с любовью,
и, жизнь ценя, не строить баррикад,
предпочитая Тору и торговлю.
Здесь кровь прольют — во время грабежа,
с иронией воспримут смену флага
и риск поймут лишь ради барыша,
а не во имя мирового блага”.
…От станции Раздельная его
домчат без остановок до причала,
где ждет “Ильич”. “Названье каково! —
он бросит. — Хорошо б не укачало…”
Как холодно в Одессе в феврале
у берега. Вот человек по трапу
спускается: “Багаж на корабле.
Прошу Вас…” И протягивает шляпу.
Куда теперь? И что за морем ждет?
Им плыл Улисс, с ним пленная Гекуба…
Дар ГПУ его убережет
от инфлюэнцы, не от ледоруба.
СЛОВО О “РУССКОМ БУНТЕ”
(ролик)
к ним вышел капитан, он был им старшим другом,
а бунтовщик шалил в степях под Оренбургом.
Снимали “Русский бунт”.
Холмы, фортеция, излучина реки…
С тех пор, как самозванец объявился,
ландшафт сей местности ничуть не изменился.
Два века с четвертью, какие пустяки!
В собольей шапке, на башкирском жеребце
Машков, изображавший Пугачева,
казнил и миловал с ухмылкой на лице,
а в перерывах грелся чаем на крыльце
из термоса. И дубль записывали снова.
У Пети с Машей сложится роман,
их добрая царица пожалеет,
им Автор хеппи-энд не пожалеет,
он ценит возвышающий обман.
В музей кино отправят реквизит,
костюмы и героев, и статистов,
а крепость сохранится для туристов,
в ней виселица и сейчас стоит.
Александр Рапопорт
БАЛЛАДА ИЗГНАНИЯ
я подарил ему cвою шляпу.
Из воспоминаний чекиста
Мерцает Водолей на небосводе,
бело на море, словно на земле,
мороз и ветер — кавардак в природе.
Снег вперемешку с ледяной крупой
обрушился, как божье наказанье;
изгой и вождь, преступник и герой
сегодня отправляется в изгнанье.
Он смотрит сквозь нечистое стекло
летящей в белый сумрак спецмашины,
его везут, ему не повезло,
но будет время выяснить причины.
Шофер газует, давит на педаль,
на перекрестках поминая черта…
“Знакомый город, чуть не ville natale,
знакомый путь — с окраины до порта.
Куда как скучно сохранять уклад,
отцом и дедом созданный с любовью,
и, жизнь ценя, не строить баррикад,
предпочитая Тору и торговлю.
Здесь кровь прольют — во время грабежа,
с иронией воспримут смену флага
и риск поймут лишь ради барыша,
а не во имя мирового блага”.
…От станции Раздельная его
домчат без остановок до причала,
где ждет “Ильич”. “Названье каково! —
он бросит. — Хорошо б не укачало…”
Как холодно в Одессе в феврале
у берега. Вот человек по трапу
спускается: “Багаж на корабле.
Прошу Вас…” И протягивает шляпу.
Куда теперь? И что за морем ждет?
Им плыл Улисс, с ним пленная Гекуба…
Дар ГПУ его убережет
от инфлюэнцы, не от ледоруба.
СЛОВО О “РУССКОМ БУНТЕ”
(ролик)
к ним вышел капитан, он был им старшим другом,
а бунтовщик шалил в степях под Оренбургом.
Снимали “Русский бунт”.
Холмы, фортеция, излучина реки…
С тех пор, как самозванец объявился,
ландшафт сей местности ничуть не изменился.
Два века с четвертью, какие пустяки!
В собольей шапке, на башкирском жеребце
Машков, изображавший Пугачева,
казнил и миловал с ухмылкой на лице,
а в перерывах грелся чаем на крыльце
из термоса. И дубль записывали снова.
У Пети с Машей сложится роман,
их добрая царица пожалеет,
им Автор хеппи-энд не пожалеет,
он ценит возвышающий обман.
В музей кино отправят реквизит,
костюмы и героев, и статистов,
а крепость сохранится для туристов,
в ней виселица и сейчас стоит.