Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2009
ИСТОРИКИ
Тебя не били? То-то, всех нас били.
Тропа войны ведет за гаражи,
Где надпись та цела, что мы там были.
Закуривай, закашливайся, брат,
Смотри на облака, потом на лужи —
На свой расконсервированный март,
Явившись в нем не мальчиком, но мужем.
Пусть время не колода, но пасьянс —
В любой из дней не заперта калитка,
В любое место… Ихний дилижанс,
И наша рядом тряская кибитка.
На чем пойдем? На нем или на ней?
Иль с бедным Грибоедовым этапом,
С его арбой, вдоль неба и камней
И всадника, снимающего шляпу.
А там вдали… левее Петроград,
Правее Ленинград в своей блокаде,
Где мертвечину граждане едят
И слон живой гуляет в зоосаде…
Бегом назад! Верните гаражи,
Родителей, мотающихся в Польшу,
Пусть, по утрам по “ящику” мужик
Снимает сглаз и изгоняет порчу.
Вернись, необходимая тоска,
Ты — Родина, тебя-то нам и надо,
Привет тебе — знакомая рука —
Все та же к нам казенная прохлада.
Все тот же статистический подход,
А мы сентиментальные статисты,
Сквозь нас Высоцкий пасмурный идет,
И падают из петель декабристы.
КРОСС
Собой сравнить — переходи на шаг.
Вот так… вот так… Ну, как? Намного лучше?
И снова рысью — так вот! так!
РАЗДРАЖЕНИЕ
Звоню сама: …два… три гудка…
Четыре… пять…
Ну, неужели трудно взять!
Кому-нибудь: шкафу, дивану… —
Что нет тебя, сказать!
КОЛЯНЫЧ
Не клянчил — музицировал,
Его обшарпанный баянчик
То плакал, то вальсировал.
То плакал, то вальсировал —
На слезы провоцировал.
И слезы искренние эти
В монеты превращал мороз,
Они всё капали в беретик,
И стал беретик полон слез.
И стал беретик полон слез,
Коляныч их в трактир унес.
БОМЖ
Вернее, от избытка простоты,
Не утруждайтесь помощью врачебной,
Верней, ветеринарной. Всё! Кранты!
СТАРОСТЬ
МАРМЕЛАД
Дмитрию РумянцевуСчастливое сало малинников, пасек…
Чтоб в зиму любую без страха ступить,
Такую прослойку имея в запасе.
Чтоб счастьем питаться и счастьем потеть
Во время невзгоды сквозной и кромешной
И ролики лета крутить и вертеть
Под крышей забвения лиственно-снежной.
* * *
В деревянной уплыть упаковке,
Загадай, если в Рай, чтобы было дано
Отбывать у Гайдая в массовке.
И мелькать тут и там в широченных штанах,
Пропитавшись особенным цветом,
То с какой-нибудь синенькой книжкой в руках,
То с каким-нибудь красным букетом.
ОДНО
Понятых с подсадными отправим
в коридор — и запрем
мятым цинком обитую дверь,
раньше можно б в окно
и дворами, дворами, дворами…
но теперь высоко
и решетки, опять же, теперь.
Так что, урка, рыдай,
мы один на один — не стесняйся,
тут стесняться кого?
Будет легче, кому говорю.
Наполняйся слезой,
наполняйся и переполняйся,
словно кадка дождем,
наполняйся, а я покурю.
Или ты покури,
сигареты держи, зажигалку.
Все равно мы одни,
И не просто одни — мы одно,
скажешь: “Урка, рыдай”.
Поменяемся — было бы жалко.
Ты закуришь, а я…
Я попробую все же в окно…
ОДЕЖКА
Я возражаю: “Да где там!” —
Очень одежка на нас подросла,
Поистаскавшись при этом.
ПИСАТЕЛЬ
Позабыл застрелиться,
Настолько важней показался ему речевой оборот,
Что жив до сих пор, и дай Бог ему, как говорится,
Чего-то все пишет и пишет,
Живет и живет.