Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2008
ТЕЛО ГУЛЛИВЕРА
Я слишком занят. У меня семья.
Мне надо мяса принести к обеду.
За электричество течет пеня╢.
Я выскочил не там, на площади со стелой.
Я всюду опоздал, особенно домой.
Лишь даль передо мной, как Гулливера тело,
глаза намылившее небом над холмом,
шагающее мимо — в запахах незримых.
Но иногда предстанет вся, заставит снизу вверх
властителей умов смотреть на исполина,
дрожать в тени твоей громады, Гулливер.
Хоть нет причины твоего существованья,
но ты красив — и журавлиный клин,
и букли туч тебе к лицу, и котлованы.
Секунде упованья ты равновелик.
Давно ль я стал хозяином себя, трех метров
на тыльной стороне твоей ладони, даль?
Но лимитой-таки прозвали Гулливера.
И он не узнает свои стада.
Стада гудят на светофор сердито.
Я опустил глаза и захожу за монолит.
Я должен деньги по потребкредиту.
Вот брюки новые все некогда купить…
ЭЙФЕЛЕВА БАШНЯ
ближе к луне, бледной от легкой дымки.
В очереди на третий уровень на жизнь длины.
Я блуждаю по кудрям мулатки, груди блондинки,
по ястребиным носам французов, тонким губам англичан,
сплющенным лицам корейцев, пепельной коже индусов.
Будто разные звери вокруг заливаются, лают, рычат.
Непониманье друг друга ничьих не задевает вкусов.
Ясно, что мощный подъемник каждого вверх возьмет,
скоро предстанет земли закругленье, саргассово море огней.
А было бы ясно чуть больше — и кто-то бы произнес:
“Так высоко не должно быть так много людей”.
МАЛЬЧИК КРИЧИТ В ТРУБУ
лежащую рядом с другими около котлована, на щебне.
Он голову сунул по плечи и видит свою судьбу,
хотя ради эха он тут выгибал так шею.
Кричит он отрывисто, делает паузы, ухает, как сова,
то грозно, то радостно, шепчет и слушает голос,
летящий в туннеле на свет, где мерещится образ.
Отец и мать, сестра, фотограф, Первомай,
он сам, два шара, солнечно, неповторимо.
Он им теперь кричит, и жизнь его пряма,
с чугунной пустотою в середине.