Содержание Журнальный зал

Ирина Ермакова

Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2007

Эти стихи — из книги “Виноградник”, вышедшей в начале 1994-го. Тираж ее — меньше 300 объявленных экземпляров (что-то там не сошлось у издателя с типографией) — почти весь растворился среди друзей-приятелей автора.

Для меня эта, во многом забавная, малоумелая еще книжка — начало новой жизни. Мне очень важно, что она — была. И радостно, что журнал “Арион” решил повторить эти “виноградные” стихотворения для более широкой аудитории читателей.

. . .

Погоди, побудь еще со мною,
Время есть до темноты.
Наиграй мне что-нибудь родное,
Что-нибудь из вечной мерзлоты.

Ласточки, полезные друг другу,
Собирают вещи за окном.
Беспризорная зарница — к югу
В полной тишине махнет хвостом.

Божья вольница. И в нетерпенье
Сумерки раскачивают дом.
Здесь всегда темнеет постепенно,
Здесь темнеет нехотя, с трудом.

Пальцы колют меленькие иглы,
Сметывают звука полотно.
Некому увидеть наши игры.
Посмотри, уже почти темно.

Тьма идет. Но, может быть, из тени,
Из гудящей тени шаровой
Выглянет горящее растенье —
Блеск последней вспышки.
Даровой.

. . .

Быть ангелом твоим иль стервою твоею —
не стоит разбирать, и не умею.

Разрежу белый день на восемь темных строк,
чтобы одна — тебе, почти ручной зверок,
расплакалась от жалости исподней,
чтоб ты ее пригрел, утешил: не морочь,
и что за день у нас такой сегодня?
И я скажу: у нас сегодня ночь.

. . .

Когда за мной ухаживали разом
полковник Соловьев и мэтр Розов,
таскали мне одни и те же розы
и заливались общим соловьем,

что не к лицу стареющей невесте
обоих слать в одно и то же место,
тогда я врозь отправила их честно,
и вот они ушли туда живьем.

А там живому — понимаешь сам,
там — сущий сад, серьезные аллеи,
о, там высокопарны небеса!

Обломанные на венцы, алеют,
пятнают вид терновые кусты…
Я в сумерки посланников жалею:

переступив бумажные цветы,
идут, следя распахнутые ямы,
и гении зарытой красоты

над ними вьются тучными роями.
Из разных мест они идут вдвоем
и видят, как настырными корнями

кресты пропарывают напролом
наш тонкий шар, забившийся в аллею.
Они идут к скамейке за углом,

обиженные (я-то их жалею,
они не знают, и несут горбы
своей любви, которые алеют

сквозь жизни, сквозь одежды, как грибы).
Идут к скамейке, где отводят душу,
витиевато, в две благих трубы

костят меня и посылают к мужу,
о чем мне сообщает соловей
знакомый или (вырвавшись наружу,

царапая их речи все острей)
колючий куст какой-то. Что там — розы?
Из-под земли под лавочкой моей

не разобрать: терновник или розы.
Они сидят и весело скорбят,
полковник Соловьев и мэтр Розов.

А я лежу, и я люблю тебя.
И, наконец, кому какое дело?
1992—1993
Следующий материал

ЩЕГЛОВСКАЯ ЗАСЕКА Кухню нарисуй, художник Водкин, Штору, пыльный фикус на окне. На затертой, выцветшей клеенке Хлеб, селедка, луковицы две. Белую метель и город белый. Нарисуй, как я дремал один В...