Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2007
. . .
Господь тебя храни, столичная столица.
И сретенский твой двор, и выхинский забор,
И волжского бича у италийской пиццы,
И трупик Ильича, и трех твоих сестер,
И топот быстрых ног, и шепоток мобильный,
И колокольный звон, и пересвист ментов,
И для других столов обидную обильность,
И неба лоскуты со штопками крестов.
Господь, храни ее! На занятость не сетуй:
Вас много, я — один. Нас много. Мы — одни.
Воткни в магнитофон затертую кассету
«Сто песен о Москве». И слушай. И храни.
Взгляни, Главврач, зайди в кремлевскую палату,
Где пациент Егор вогнал в змею копье.
Москва. Столица. Порт, откуда нет возврата.
Ну, разве что — к Тебе…
Храни, Господь, ее.
. . .
Маленький, страшный, толстый Буонапарт,
Надоевший нам до икоты со школьных парт
Со своей треугольной шляпой, барабаном под сапожком,
Мрамором ляжек в лосинах, Жозефиной, психушек душком,
Планами, датами и киношной судьбой,
С Эльбы бежит в Париж, облапошив конвой.
Вот он бежит навстречу своим ста дням,
А если в часах, то двум тысячам четыремстам
часам. И какой-нибудь Жан-часовой
отдает ему честь и встречает «коман савой».
«Сава бьен, мон Жан!» — император кричит в ответ.
И сова кричит, добавляя в этот сюжет
Привкус мистики. По мастике полов дворца
Он идет к Ватерлоо. А там — шесть лет до конца.
НА СМЕРТЬ Ю.АНДРОПОВА
Любой из нас был молод и румян.
Читатели газетных эпитафий,
Скупые четвертушки биографий
Мы клали на «андроповки» стакан.
Той — по четыре семьдесят. Страна
Жила тогда, не зачехляя трубы.
И словно губка впитывала трупы
Сановные кремлевская стена.
А из державы сыпался песок.
И мы на нем свои чертили планы.
Под траурные флейты и органы.
Подспудно. Под сурдинку. Под шумок.
Нам было — двадцать пять. И старики
В гарнире звезд нам были безразличны.
И к облакам скользили симметрично
Земных заслуг казенные венки.
КАЗАЧОК
Где моя шашка? Несите скорей!
Где галифе, сапоги, портупея,
Где моя бурка в головках репейных,
Звонкое пенье да запах полей?
Где оно, ё-моё, все мое? Где?!
Где провонявшая псиной папаха,
Где полинявшая в стирках рубаха?
Грозен рубака, да неча надеть.
Где мой курень, отвечай, есаул?!
Где жеребец вороной али чалый?
Где моя сотня?..
Тут сотня лежала.
Кто мою сотню, скоты, умыкнул?
Не ожидали такой поворот?
То-то! Могу закрутить и почище.
Тихий казак Дон Кишотыч Поприщин
Взял да собрался в четвертый поход.
Вдруг не придется уже никогда
Гордо пройтись по оставленным хатам?..
Память моя под больничным халатом,
Кореш мордатый, прощай — не беда.
Детство — один бесконечный футбол,
А в перерывах — любови навеки.
Потные руки. Ячменные веки.
Ну вас, калеки! Я дальше пошел!
Пачка «Родопи» да вермут «Рубин».
Дух креозота, вокзальное эхо.
В ежесекундном желанье успеха
Юность прыщавая старшим грубит.
Спрятан на счастье под пятку пятак,
Здравствуй, студент легендарного вуза.
Годы спустя толстожопая муза —
Все достижения. Именно так.
Все перемелется — будет мука.
Не перемелется! Во поле диком
Мельницы напрочь испорчены пикой
В тощих руках одного мудака.
Сборы. Походы. Побои. Бои.
Всей этой жизни безжизненной дело.
Близится время приблизить пределы.
Не потянуть Росинанту двоих.
Близится эра светлых годов.
Светлых навзрыд, как скупые седины.
Что же ты ищешь в потемках, скотина?
Или готов осознать, что — готов?
Хватит ломать из себя идиота!
Хватит типичное делать не то!..
…Где моя шапка из крошки-енота?
Где мое модного кроя пальто?
Дайте скорей «Salamander» сапожки,
Дайте с дырой на коленке трико!..
Славно.
Пора прогуляться немножко.
Вот уже легче.
Да просто — легко!
. . .
Гул спортзала прохладного. Школа.
Физрука полоумного свист.
Вот и я — в полуметре от пола
На канате крученом повис.
А физрук издевается будто,
Истязает мое естество.
Проступают три мерзкие буквы
На челе невысоком его:
ГТО. Все к труду с обороной
Приготовились. — Я не сумел.
Так прости, дорогая сторонка,
Что был робок, прости, что — несмел,
Чем подобен был первому вальсу.
В олимпийский резерв не попал.
Ты прости, что с каната сорвался
И положенной нормы не сдал.
Не изведав спортивной победы,
Шел понуро я вдоль физрука.
А в мешочке — китайские кеды,
И российская в сердце тоска.