(об антологии «Стихи в Петербурге. 21 век»)
Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 2006
(Стихи в Петербурге. 21 век. Поэтическая антология.
Составители Л.Зубова и В.Курицын. СПб.: Платформа, 2005)
Согласитесь, ситуация, прямо скажем, анекдотическая — на седьмом году нового века держать в руках книгу с названием “Стихи в Петербурге. 21 век”. Все равно что первокласснику навязывать аттестат зрелости или новорожденному вставные челюсти лучшей фирмы. Но коли составителей такая претензия не смущает, значит они твердо уверены, что несут читателю не очередную полиграфическую фиксацию стихотворческой деятельности своих тусовок, а, как нынче принято говорить, вполне серьезный и аргументированный мессидж. Т. е. отвечают за Петербург, за поэзию и за XXI век по гамбургскому счету. Что ж. По гамбургскому, так по гамбургскому. Игра принимается.
Как все мы знаем, поэты бывают онтологические и антологические. То есть те, которые в вечности, и те, которые в антологиях. Все четко. Поэтому необъяснимое желание многих бесспорных величин отметиться в коллективном провинциальном сборнике, прямо скажем, настораживает. Все же семьдесят авторов. Почти четвертьфинал по футболу. Правда, как признавались составители, первоначальные списки доходили до 400 человек и то были не полными. Сами знаете, стихописание нынче приняло тотальный характер: пишут все и, ясное дело, стараются опубликоваться. Желание вполне естественное, но все же, признаться, странно видеть в этом вавилоне, скажем, Е.Шварц с несколькими собраниями сочинений за плечами и устойчивой славой в кругах славистики. Практически живой классик. Или таких разнофланговых и явно переросших стадию любых предисловий и любой групповщины зубров, как поющего гуру всех времен и народов БГ, апологета американо-питерской школы А.Драгомощенко, всеми любимого С.Стратановского и всюду успевающего М.Яснова. Слава Богу, хоть Кушнер не наблюдается. А то ведь и этого классика могли подтянуть. Но, видимо, вовремя одумались. Зато есть Соснора. Уютно так расположился среди остальных мертвяков. Это не рецензент злобствует, это сам мэтр в юбилейном интервью о современниках: “Стих их профессионален, даже с изюминкой (редко), но они мертвы”. Куда уж определеннее?
Но — послушаем самих инициаторов: “Мы понимали, что результат выбора создаст впечатление некоторого хаоса, но полагали, что, может быть, именно в этом хаосе окажется возможной хотя бы приблизительная объективность взгляда на современную поэзию Петербурга. Отбор был принципиально широким: мы хотели видеть в книге представителей любых жанров, стилей, направлений, школ и, естественно, поколений. Два или три автора из выбранных нами отказались от участия в антологии, что, конечно, является потерей, но не искажает общей картины”. Ну, с Курицыным понятно: антология — это его конкретный отчет за деятельность в конкретно под него созданном питерском клубе “Платформа” в конкретное время — 1999—2004. Желания госпожи Зубовой, преподающей университетский спецкурс о языке современной поэзии, тоже ясны: дать по возможности полную картину петербургской поэтической современности. Но одновременно и чреваты опасностью разрушения устойчивого петербургского мифа об особости петербургской поэтической школы, усиленно — и не без оснований! (а как же! кто у нас и откуда нобелевский лауреат, собиравшийся умирать на Васильевском острове?) — культивировавшегося со времен неподцензурного письма. А ну как при пристальном вглядывании в нынешние тексты окажется, что продолжателей нет? Что тогда? Да ничего. Создастся новый. Благо местность располагает. А за храбрость составители достойны всяческого уважения. Без дураков.
А теперь почитаем. Читать крупноформатный стихотворный том в два пальца толщиной (до монументальности евтушенковских “Строф века” все же не дотянули) несколько затруднительно, но полезно. Как бы единомоментный срез. Как бы видны общегумусные тенденции. Конечно, для начала раскрываешь на оглавлении. Да, все правильно сказано. Это непитерцу мало что ясно, а питерец сразу видит: вот избранные по неведомому принципу ученики Кушнера без учителя (лучшие, как водится, за кадром, дабы не искажать картину), вот ученики Сосноры с учителем, вот ученики Лейкина с учителем, вот кто-то мелькнул из ЛИТО Машевского (без самого Машевского), вот круг галереи “Борей”, вот огрызок “филологической школы”, вот друг Бродского, вот “красноматросовцы”, вот топоровские “поздние петербуржцы” (кстати, самая внятная и, может быть, самая честная питерская антология последних десятилетий), вот редкие члены Союза писателей, ну и какие-то относительно новые, но наверняка как-то организованные (и нынешние поэты предпочитают проверенную временем стайность), разрозненные имена… Полная картина. За вычетом двух или трех отказавшихся. Надеюсь, в отказе оказались А.Пурин и И.Знаменская — из лучших поэтов Петербурга на сегодняшний день. И правильно. Это вороны стаями летают. И глаз друг другу не клюют. А орлы сами по себе.
И все же. Что являет миру современная питерская поэзия? Какие откровения? Какое развитие? Какие тенденции? Раскроем наугад? Страница 215 (автора не называю намеренно):
И все-таки вновь возвращаюсь туда,
в ту местность, где все, что не камень — вода,
а что не вода — значит, камень:
где выползши медленно из глубины,
на отмели хмуро лежат валуны,
ныряя в волне поплавками.
Стихи? Стихи. Поэзия? Да вот как-то сразу и не скажешь. Смотря на чей вкус. Меланхолически-элегическая интонация. Вроде и образы, вроде и звук, но энергии, или, как сейчас говорят, драйва, увы… Впрочем, помнится в радиопередаче, посвященной антологии, Л.Зубова в качестве образца привела довольно объемное стихотворение Н.Савушкиной, оговорившись: “Почему я выбрала это стихотворение? Оно очень напряженное — и интеллектуальное, и в то же время очень эмоциональное… Я выбрала это стихотворение еще и потому, что оно, на мой взгляд, совершенно блестяще по технике. У нее свой голос. У нее своя манера представления ситуации. Она смотрит немножко сверху на свое и себя, на то, что ее окружает. У нее разнообразная система образов. Она очень виртуозна в рифмовке. Давайте посмотрим, раз мы уж говорим о языке поэзии, на тот самый enjambement, где появляется составная рифма. Вот тут, “В привокзальном ларьке я куплю и торт и кагор, от / Ваших брачных игр уехав в соседний город”. Кагор от — город. Вот здесь такая составная рифма, которая, при том, что предлог “от” должен быть безударным — а его трудно прочесть безударным, поскольку он находится в такой позиции, после запятой, — и тут возникает некоторое заикание, некая затрудненность, которая здесь совершенно явно сообщает некое содержание”. Чтоб было понятно, о чем речь, приведем из Нины Савушкиной (“Открытка школьной подруге”):
В Рождество в твоем городе тоже горят гирлянды
Меж кирпичных домов, розовеющих, словно гланды,
Где из гастронома путем знакомым и стертым
Ты шагаешь домой, должно быть, с вином и с тортом.
Жаль, что праздничный торт не с тобой нам сегодня резать
И не пить вино: тебе показана трезвость,
Ибо новой жизни тугая мясная завязь
Зацвела внутри, навязчиво в плоть вонзаясь.
Вот хозяин твой, распаренный после бани,
Ест салат свекольный малиновыми зубами,
Запивает водкой, и профиль его кабаний
Вынуждает меня блуждать средь иных компаний…
— там еще две строфы про компанию и дом, где это все происходит, а потом, наконец:
Догорели свечки, осталась одна игра нам,
Ослепительный мир закрыв голубым экраном,
За мерцаньем теней, прислонившись к торсу мужскому,
Наблюдать в покое, слегка похожем на кому.
Но пока ты в его объятьях чадишь, оплывая,
К берегам иным вывозит меня кривая.
В привокзальном ларьке я куплю и торт, и кагор, от
Ваших брачных игрищ уехав в соседний город…
— ну и так далее про то, чем это кончилось и как любовь “пожирает детство”. Савушкина вообще представлена довольно широко и, честно сказать, порой изумляюще:
Но учти, Господь, что я такая —
Обновленный облик заселив,
Как червяк, инстинктам потакая,
Словно белый прогрызу налив,
Сызнова в душе своей загажу
Яблочную сладкую дыру,
Из-под век на мир просыплю сажу,
Перестану жить, но не умру.
Сильно? То-то.
Вправду сказать, открывала антологию с надеждой: пишут все, за всеми не уследишь, новых имен много, талантливых не может не быть, вот сейчас-то их тут и накрыли всех одним сачком. А что в итоге? Увы, судя по антологии, все в этом замершем городе с его стоячей водой по-прежнему: традиционалисты изо всех силенок стараются актуализировать заезженные приемы на своем поле (слава Богу, под Бродского, вроде, пишут уже гораздо меньше), состарившиеся авангардисты — на своем, молодежь энергично живет везде, куда проникает. Откровенных проколов (если не считать проколом скуку, предсказуемость и бедность поэтического инструментария) и откровенной безграмотности среди традиционалистов, слава Богу, почти не наблюдается — спасибо составителям. Тем не менее, все, что Соснора брюзгливо назвал “профессиональными стихами”, именно (и лишь) таковыми и являются. Более того, это стихи в большинстве своем чем-то интересные, приличного уровня, но явных прорывов, чтобы дух захватило и мурашки побежали, чтобы яростно позавидовать, что не сам написал (есть такая лакмусовая бумажка у пишущих), увольте… И давайте без имен, потому что хороших поэтов в сборнике много, но речь-то о тенденциях, о точках роста и о потенциале, который, безусловно, должен наличествовать. Но где поиски новых средств выразительности в пределах традиционной формы? Где фонетически-ритмически-интеллектуальное напряжение? Вся, условно говоря, новизна (особенно у условно молодых) сведена к поиску запоминающихся тропов (а ведь это — азы стихописания! Вспомним классика: “Что хочешь я сравню со всем, что хочешь…”) и предъявлению составных рифм (высшее достижение т. н. лейкинской школы), которыми брезговали еще в начале прошлого века, полагая их годными разве что для фельетонов. Если же говорить в целом о традиционной поэзии, то по ощущениям получается ровный такой полуштиль-полуприбой. Уже даже и не слишком специфически питерский, размываемый общеевропейской, а то и общемировой ментальностью — чай, живем-то в эпоху глобализации. И нерифмованным стихом пишут все больше и больше.
Улетели птицы
Прилетели мухи
Сколько можно
пялиться
на пустое небо
(Валерий Земских)
Ну, а экспертиза, условно говоря, авангарда, которому отдана значительная часть сборника, это, знаете ли, вещь слишком ответственная, здесь лучше спросить у самого Курицына: отвечаешь за базар или как? Видимо, все же отвечает, иначе зачем было огород, то бишь антологию, городить? И таблицы А.Драгомощенко, и зеркала орального текста А.Горнона, и интерлюдии Л.Березовчук, и буколические мимы С.Завьялова, надо думать, гордость питерской поэзии, во всяком случае, рецензент с легкостью готов с этим согласиться, если авторитетные люди строго и важно покивают головами, поскольку это поэзия не для читателя, а сразу, минуя читательскую стадию, для специалиста-исследователя. Есть поэзия профессорская, а есть и чисто диссертационная, кормящая армию славистов. Читатель здесь ни при чем.
Но вот что самое существенное: читать-то все это вместе невмоготу. Снежинка на варежке прелестна для глаза и души, но снежная лавина уже опасна для организма в целом: пресловутый, но никем не отмененный переход количества в качество. Есть общая проблема современности: избыточность профессионально сработанных стихов в культурном поле обесценивает их. А уж спрессованная избыточность — это, знаете ли, на грани пытки. Профессионал, конечно, одолеет. Друзья и знакомые будут в восторге. Скажу более, и автор рецензии рад держать в руках пусть неполный, но справочник по современной петербургской поэзии. А уж историки литературы со временем наверняка скажут спасибо. Но вот где взять читателя? Его интересы учитываются? Вряд ли. Очередное издание ДСП. В обеих расшифровках: “для служебного пользования” и “древесно-стружечная плита” (второе самой в голову не пришло, поэт-остроумец подсказал). Впрочем, весьма полезное по всем вышеперечисленным причинам.
И напоследок. А вот с питерской нотой проблема. Литературный Петербург всегда был островом по отношению к континентальной России. Со своим особым лексическим, психологическим, семантическим климатом. С особым авторским дыханием, узнаваемым вне зависимости от школы. А какую вербальную картину предъявляют читателю нынешние времена? Где и в чем в современной петербургской поэзии присутствует наш великий и ужасный, дающий вдохновение и силы и неизбежно обессиливающий город? Где сакрально-парадоксальные отношения с этим легендарно-проклятым местом, искажающие по своим правилам и все остальное в любой жизни, в первую очередь, отношения с пространством, временем, языком? Где смещенная питерская оптика, вызванная специфическими испарениями, действующими не хуже пелевинских грибов? Где все то, что питало и великих акмеистов начала прошлого века, и уникальных наших абсурдистов, и космический дар Бродского, и прозрачный голос Кушнера, и славную когорту “поздних петербуржцев”? Сменяется и в прозе и в поэзии уральским мифом, заставляя предпочитать Рыжего — Пурину (как забыть пуринскую “акварель в гранитной раме”? Точнее о Петербурге не скажешь!), а Тиновскую — Знаменской? Уходит в балтийский песок, превращаясь в поэтическое среднеарифметическое? Не хочется этому верить. Просто выждем паузу и будем ждать новой антологии. И не обязательно итоговой, благо век — едва начался.
Впрочем, справедливости ради, назовем несколько имен (демократически, по алфавиту), ведущих питерскую ноту и в антологии Зубовой-Курицына. Вот они: Т.Буковская, С.Вольф, А.Иконников-Галицкий, В.Кривулин (он, как и Вольф, к сожалению, уже ушедший), Б.Кудряков, А.Куляхтин, О.Охапкин, М.Сапего, Ж.Сизова, С.Стратановский, В.Шубинский… Оказывается, не так уж и мало.
Санкт-Петербург