Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 2006
* * *
От человека, дерева и облака,
От музыки, от буквы, от числа,
Не полагая двойственного облика
Внутри добра и зла.
Жизнь не была мне надлежащей школою,
Я шла по ней невеждою веселою,
Метафорой как юбкою шурша,
Не ведая, что мысль бывает голою,
Как плоть или душа.
И в каждого глядела, словно в зеркало,
И лишь совсем недавно докумекала,
Что и лицо двояко, и испод.
Что человек есть и толпы молекула,
И сам себе народ.
ТЕНЬ
Окна, двери и ступени, —
Все подвластно. Только тени
Никому не ухватить.
А она со мною всюду пребывает, застя свет,
И мешают верить люду,
А тем паче верить чуду,
Будто в ней природы нет.
А она — и есть природа, — предка давнего двойник.
Тень без племени и рода —
Я одна. Но в день исхода
Вам оставлю свой дневник —
Тени пламенной тайник.
* * *
К тени лепится ремесло.
Разметало мысли по свету,
И судьбу в сугроб занесло.
Намело, намело в отчизне —
На земле лежат облака.
Тяжело, если прежде жизни
Умирает в тебе строка.
* * *
Здесь ель теснит сосну, сосна теснит березу.
Однако пейзаж идеален,
И вряд ли кто прочтет подпочвенную прозу —
Корней многолетние розни,
Конфессий разных бой, и ропот ответвленья.
Однако смешней и серьезней,
Что соловей поет для всех без исключенья,
Что всех освещает здесь солнце
И поливает дождь без всякого различья.
Но зря надо мной смеется,
Достав окно, лопух, виня в косноязычье.
* * *
Дни и тучи и птицы летят
Как задуманы и как хотят —
Мимо глаз, осязанья и слуха.
Удивляться не стоит, старуха,
И оглядываться вперед, —
Там война Мировая идет.
Посчитай двух веков лихолетья —
По числу она, кажется, Третья.
Да и ты — не ребенок давно,
Помнишь и послерайское дно,
Где все тучки и птички и рыбки
Не без помощи адской улыбки
Убаюканы в каменной зыбке.
Мать в безумии — Авель убит,
Каин в каторге, время летит —
Память, пуля, метеорит…
* * *
Где не действует интернет, да и почты обычной нет.
Где, как прежде, от мысли зависим,
Мой Адам именует предмет.
А в окне моем — птичье пенье,
Все деревья пахнут весной, но не ведаю, что со мной, —
Даже мысль обладает тенью
И обратною стороной.
Как мы в памяти ни возвысим
Рай, в котором всё — благодать, даже ты не мог полагать,
Что от тени своей зависим
Всю дорогу за пядью пядь.
Мы с тобой не вняли запрету,
Мы сорвали тот самый плод — с дня изгнанья из года в год
Посередке и сбоку света
Тень, как грех первородный, цветет.
* * *
Будто скрипочку канифоль.
И давно весна перетерла
С медом солнца морскую соль.
Жизнь идет ни горько, ни сладко.
Ну а если по существу,
Предотъездная лихорадка
Треплет так, как ветер листву.
Что же так обметало губы,
Что ж по коже идет озноб?
Это иерихонские трубы
На пути ошибок и проб
В сердце каменном рушат стенки,
И сосуды в моем мозгу.
Ветер с вишен снимает пенки
И уносит меня в Москву.
* * *
Когда все дружбы сочтены,
Лови мгновенные приметы
Долгоиграющей весны, —
На вербе пух, на клене почки
И снега мокрые следы,
И одинокий свет звезды,
Благоволящей одиночке.
И все воротится на круги,
Быть может, и не на своя, —
И друг воспомнит, и в округе —
Седая песня соловья.
* * *
Время идет.
На вопросительно-быстром иврите
Птица поет.
Около храма Святой Магдалины
С низких высот
Древних олив утвердительно-длинно
Птица поет.
* * *
Да и вокруг оконного стекла.
Я начиталась много всякой дряни.
По сей причине серебро гортани
Я в золото молчанья облекла.
И дрянь — мое сегодняшнее дело
Ворчать на то, что воздух поредел
И что литература оскудела.
И то сказать — нет худшему предела,
А лучшему всегда бывал предел.
Сверх лучшего — лишь ангелов свирели,
И струны солнца, и громов басы.
Глаза мои за эти три недели
Апрельское цветенье проглядели
И упустили лучшие часы.
* * *
Солнце меня подцепило багром золотым,
Лето меня подцепило косою стальной,
Граблями — осень. На лестнице жизни витой
Все ж удержалась. Надеюсь держаться и впредь.
Ах, что за жалость — что зеркало, что гололедь —
Скользкие вещи — на них нелегко уцелеть.
* * *
Прижатой к коже, —
Так груба, что уже не надо
Искать в ней лада,
Так жестка, что уже не стоит
Искать покоя,
Так шершава, что лучше наружу
Выпустить душу.