Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2006
Это произведение Александр Щуплов (1949—2006) прислал в “Арион” незадолго до своей смерти. Оно не было включено в его последнюю книгу — вероятно, из-за своей “странности”. А нас именно этим привлекло.В тот день, когда мы пытались дозвониться поэту, чтобы сказать, что стихи идут в номер, его увезли в больницу. Откуда он уже не вернулся.
Из цикла “ДЕВЯТЬ НАБРОСКОВ СЦЕНАРИЕВ”
Мещанин Семен Иванович Солнышков… Все было
тихо в твоей судьбе. Не вывихивал ты перстов в драчах
с быковой пастушней в сенных покосах, не выдирал
пчел по ночам, не выхватывал из графских ушей сереб-
ряные серьги, не брал в постель к себе разбойничью
женку Аксютку, не носил доспешков и кафтанов на ли-
сьих душках и беличьих черевах, не воровал табакерок,
на крышках которых кавалер учинял обманство над
девой и оставлял ее в несносной печали. Не носил ты
поколенных штанов, бирюзу в крапивняках в перстнях,
не имел пристрастия к картам с красными задками, не
путался с сильфидами из Императорских театров, укра-
шенных тюлипами или нарцызами, не малевал ширмы
для театра: гора, на ней девять девок лежат, у всякой
флейта в руках… Не испытывал ты бездомствия в оте-
чествиях и чужеземствиях и не таптывал палубы высо-
кими сапогами из английской кожи. Не досталась тебе в
жены воеводична в польских чулках, пахнущая аро-
матическими притирками, заморской водой,
литовским мылом. И гласированная семга пролетела
вслед за вьюнами с фисташками над твоим столом с
осиновой утятницей и кленовыми ложками… А был ты в
рожу рус. Плосколик. Очи серы. Не слишком
перемозоливал зубы своим мясом. Женился на девке
Матренке, варежнице и рукавишнице, которая принесла
тебе в дом одеяла стежные на зайцах да родила двух
сыновей. Учил их арифметике и разучал пить дымный
табак. Оплел двор плетнем, поставил ворота брусяные
(пока не помазали их серой и смолою и не загорелись
они воспалением сильным). Сбил липовые стулья гво-
здями с репчатыми шляпками и расставил их по
горничишкам. Лечился финиколевой водкой, не часто
спускал бровей на очи, ходил в зверильнец, где слон
имеет симпатию с собачкой, и был человеком
умеренной в уме быстроты. А еще любил вечера, когда
наступает удовольствие мыслей, и все пять чювств
твоего тела — зрение, слышание, обоняние, вкушение,
осязание — пребывают в отдыхе. Все было тихо в твоей
судьбе, пока не захватило грудь жаром, стужа в желудке
не наступила, доктор метал тебе кровь из мизинца
левой руки. А потом умер ты. И лежишь ты на
петрозаводском кладбище: “Здесь покоится прах
мещанина Семена Ивановича Солнышкова…” Так
начинается сценарий о запасных вариантах судьбы, в
котором читателю преподносится полезное в форме
приятного вымысла.
2
Да, я запомнил твоего отца, приехавшего ко мне в
осенний день. Он был уставшим и уверенным, как
начальник транспортного главка. Он был начальником
транспортного главка. Мы вышли во двор. Ты плохо
жил с молодой женой. Она работала в газете и обла-
дала тихим голосом начальника. Мы вышли во двор.
— Я читал твою книгу, — сказал отец. (Может быть, он
сказал “Вашу”? Не помню, неважно: ска-зал.) Он
спокойно объяснил мне, почему я плохо написал книгу.
Я смотрел на свои домашние тапочки в клеточку,
в которых вышел на улицу. Потом его посадили, потому
что в его главке все воровали. Ты говорил мне о его
честности. Я верил тебе. Твой отец был честным
человеком. Результат ошибки, клеветы, навета… Он да-
же не пользовался служебной машиной. Ему дали срок.
Признали виновным. Я уже забыл его лицо. Я пом-
ню, как мы вышли во двор. Мои домашние тапочки
черпали песок. Я слушал и понимал, почему не умею
писать хорошие книги… Так мог бы начинаться
сценарий о твоем отце.
3
Боже мой! Земля под ногтями, и руки в пергаментной
коже, и шляпки — одна с древней булавкой на отворо-
те, похожей на отвертку из детского конструктора, и с
немыслимым хвостиком — другая. И слезящиеся глаза,
неподвижные, тихие, разучающие видеть… Золушки
двадцатых годов возвращаются в пригородной
электричке. Копошатся в сумках, щупают тающее
мороженое, и перекошенные рты у них одинаковы
— и у шляпки с отверткой на отвороте, и у шляпки с
немыслимым хвостиком сбоку. Седые волосы
разлетелись с разнузданным изяществом старости, и
желтые листья за окном попадаются на глаза им и
улетают бронзовыми. Так можно начать или закончить
сценарий о тружениках железнодорожного транспорта,
призывающих в интервалах между объявлениями
остановок уступать места пожилым пассажирам.
4
Какой-то ученый вводил паукам в их паучиные же-
лудки коньяк, чай, водку и прочие напитки ощути-
тельного действия. Следом он наблюдал, что плетут
ополоумевшие насекомые: от чая паутина получалась
ажурной, от водки — с дырами… Вот накормить-напоить
ползунков многоножек нитратными плодами наших
колхозных полей, сливками с разными сальмонеллами…
Что сплетете, ползунки-многоножки? Или эрмитажную
шпалеру “Юноши, бросающие зерна голубям и розы
свиньям”? Или контуры озонной дыры нашей? Или
стихи выткать сумеете с плохой рифмой “колбаса —
луноход”?.. — Врешь, — слышу, — на колбасу плохой
рифмы нету! Нету…