Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2006
. . .
на землю.
ТУ вытягивает ноги, но все равно таз километровый пугает пассажиров:
они не выходят,
делают вид, что и сами хотели так остаться; стюардессы носят и носят еду,
улыбаются, раздают газеты;
вокруг сидящего самолета воюет мир: арабы взрываются, евреи
пулеметят, чернокожий футбол выходит в финал.
Самолет, откинувшись на руки, достает апельсин, разворачивает его
и начинает пахнуть грозой:
старушки уходят от подъездов, воробьи прихорашиваются, брошь
из сирени,
трамвай забегает в подъезд от дождя,
Карибы в цвету.
По пальцам самолета лезет сок, солнце смотрит сквозь пальцы на
крылья, хвост и гриву.
А если самолет заснет и не опустится ниже?!
А! Теперь время такое — что ничто не удивляет.
10 000 метров
. . .
в черные снеги в собаках, выгуленных дотла.
длинные, если задуматься, фары тянутся вдоль забытья,
снежность по крохе спадает в рот из небесного рта.
в то же и то мгновенье, выйдя в себя из себя,
лепщица тесто роняет в тут же как тут кота:
поздно кричать на павших, снежных, мучных, не твоих,
тех и не этих близких, мякающих, шерстяных,
перелетевших дорогу на тот и на красный свет;
дрожжи, сугробжи, снегожи: есть, полуесть, полунет.