Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2006
. . .
Скоро сердце последует их примеру.
Только тело держится на весу,
Как туман на ветках в густом лесу…
НЕСМОТРЯ НА ТО, ЧТО ТЕМНЕЕТ
тело еще мерещится щерится размножается
время передвигается вверх или вниз по лестнице
несмотря на то что темнеет и холодает кажется
температура падает дух не держится в теле
ночь умножается на два — но время не разрушается
несмотря ни на что шевелится корчится на постели
как безрукая статуя мучится извивается
кто здесь в запертой комнате кружит голову тени
кто в темноте и холоде
прячется
. . .
майора в чужом камзоле
пыльный безносый гоголь
ливень тщетно стучит по клавише
каждый хочет быть Богом
из-за этого нервы
расшатаны алкоголем
как ограда на кладбище
МИЛЛЕНИУМ
кричит этот век прошлому,
щеголяя поддельным свидетельством о рождении.
. . .
к неподвижной луне?
Кто придумал матросов, кричащих “земля!”
с мачт при виде нуля?
Вот выходит на берег танцующий бог,
он идет между строк.
Строки стали травой, и над ней облака —
как дневник потолка.
Воздух тверд, как стена, и портрет на стене
улыбается мне.
. . .
и пипольфену с молоком
не надо долгих проволочек
выходит ночью на балкон
и говорит параличу
подагре язве глаукоме
гангрене сифилису коме
и участковому врачу:
тебя я видеть не хочу
сейчас пойду и выйду в город
пойду и горло промочу
. . .
Словно женщин внизу, словно старый паркет.
Между прочих людей его участь легка,
Но ему не прожить и пятнадцати лет.
Это служащий банка. Отрадно ему
В тесноте помещений, меж ценных бумаг,
Цепенея взрезать золотую тесьму.
Но и он не удержит удачи в руках.
Это баба. Она плодоносит весной
И заезжему молодцу песни поет,
И копытами бьет на поляне лесной.
Но и бабе закрыта дорога вперед.
Только хитрая вещь продолжает лежать
На столе, на полу, иногда на земле.
Неизбывна она. И хотел бы я знать,
Кто способствует ей оставаться в седле?