Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2006
ГОЛЛАНДСКИЙ ЗАВТРАК
Как зряшная девушка, виснет лимонная шкурка,
Надкусана ножка индейки, каплун раскурочен,
Однако с утра аппетит у голландцев не очень.
Не тронуты фрукты, бисквит, ветчина и орехи,
И даже вино здесь присутствует лишь для потехи.
Не тронуто время, хоть спрыснуто время лимоном,
Похоже на устрицу, в круглом футляре со звоном,
А также на эту под локоном светлым ракушку,
Куда я шепчу тебе:
“Знать, затевали пирушку
Не ради обжорства и пьянства (слепцы, идиоты!),
А только для девок саратовских после работы”.
ПЕЙЗАЖ С КОНЬКОБЕЖЦАМИ
В толпе конькобежцев голландских, среди океанской зимы.
Вон тот господин, что коньки поправляет у дамы
И шляпу роняет, но за ногу держит упрямо
Нетвердо стоящую даму, не я ли? На руки дышу,
Зачем-то волнуюсь, куда-то с испугу спешу.
Поскольку здесь все, дорогая, то, значит, и мы,
Среди европейской беспечности и кутерьмы.
Та дама, что падает прямо на голову мне,
Не ты ли? Горишь не сгораешь в каком-то веселом огне,
В коротенькой серенькой шубке похожа на мышь,
Смеешься, чихаешь, вздыхаешь, молчишь, говоришь.
А сзади Амур на кривых допотопных коньках,
С поломанной клюшкой в совсем задубевших руках,
Как цуцик нахохлился, хочет в кроватку, домой,
Не может прицелиться толком, но рад препираться со мной.
В его голове настоящий голландский кабак,
Орет нам: “еврейская дура!” и “русский дурак!”
Поскольку здесь все население всех берегов,
Хватило салазок едва, и саней с лошадьми, и коньков,
А также рыбацких посудин, что намертво вмерзли в каток.
Смотри — Дальний Юг, Ближний Север и Средний Восток.
Поэтому странно, что, глядя на все в первый раз,
Практически сразу мы оба наткнулись на нас.
. . .
Я перебрал сорочки,
Влез под кровать и кресло
И отодвинул шкаф,
Окна открыл, чтоб ветру
Дать это все проверить,
И убедил пространство,
В том, что я был неправ.
Что ничего там нету,
Кроме старых монеток,
Скрепок ржавых и кнопок,
Пуговиц и песка,
Сломанной мышеловки,
От скакалки веревки,
Пары женских заколок,
Одного волоска.
. . .
А не то, за что погибла Троя,
Пусть оно не может всем владеть
И водить по кругу за уздечку.
Ночью гасит свечку, топит печку,
Поутру, смеясь, бежит на речку,
Чем плетет мучительную сеть.
Может слушать, стряпать и терпеть.
. . .
По весне в такую гущу
Превращаются, что можно
Перебрать неосторожно,
Отхлебнув зеленой смеси
И цветочной влажной взвеси.
По весне в таких вот кущах
Листья смешаны с птенцами,
Словно умные с глупцами:
Каждый с фигою в кармане,
Каждый рад попасть впросак.
Ну а если нас застанет
Дождь, одетых кое-как,
В этих чащах, в этих рощах
По весне случится с нами,
И над нами, и под нами
Первых молний кавардак.
Ну а если обернуться
По дороге прочь из чащи,
Этой гущи, этой рощи,
Страх внезапный побороть, —
Вот как выглядит Господь.
ОСЕНЬ
Красавица, что поймана в кино,
Успела-таки выглянуть в окно
И, как назло, уже через минуту
Забыла про варенье и вино.
Ее стеклом чуть сплющенного взора
Зачем-то испугался воробей,
Вспорхнувший с подоконника быстрей,
Чем вспархивают листья в эту пору
С дрожащих от предательства ветвей.
А помнишь: загорелась кинолента,
И все остановилось позади,
Но ты сказала, что пожар в груди
У главного героя — резидента
Какой-то там разведки, что приди
Он вовремя на явку, спрятав жало
Трехствольное во внутренний карман,
Блондинка никуда бы не сбежала,
Зима бы никому не угрожала,
И, верно б, не расплавился экран.
С ЛАТИНСКОГО
Объясни, подруга, зачем воруем
У Приапа жертву, дразня друг друга
Без продолженья?
Ты ведь знаешь, верно, что так упруга
Неспроста, и было б совсем некстати
Для одних объятий в сырую нишу
Ночью пробраться.
Ведь уже с полгода нельзя не слышать
Дух пещер Плутона по всей округе —
Пьяный плебс пропах, и подобный богу
Цезарь так пахнет.
Потому-то, девушка, будь полога —
Где полога ты, где всегда крута ты —
Будь крута, но только остаться девой,
Право, не вздумай!
Легион пройдет по тебе стеною,
Либо сам Атилла с блатной толпою,
Ты поймешь тогда, что могла укрыться
Лишь подо мною.