Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2006
. . .
морская синь, и неба синь, и две блохастые собаки,
старик с разорванной губой, его тельняшка и наколка.
На редкой глине голубой не процветает быт поселка.
Ель затеняет сельсовет, как старое бельмо — ресницы.
И флага нет, и власти нет, поют щеглы, звенят синицы.
Баркас ржавеет на мели. Кому спускать его на воду,
коль в этом уголке земли не прибавляется народу?
. . .
горд посланец недальней страны.
Европейского вида бродяге
мы как Азия все же нужны.
Я раба своего гороскопа
и морские люблю города.
Пусть глаголет, что мы — не Европа
и не устрицы — наша еда.
Цедит цены на выцветшей мове
у пропахшего рыбой авто.
Масса мелочи в жадном улове
пропадет ни за что ни про что.
Я в застывшие очи катранам
все гляжу, не сбивая цены.
Он хамсу отмеряет стаканом,
вытирая ладонь о штаны.
. . .
Улочкой цокаю на скоростях иноходца.
Мною озвучена истина слишком простая —
улицей Ласточки улочка эта зовется.
Улочка Ласточки — в скобках косых и ремарках
от сен-мишельского гама прочь отлетая,
чем отличилась ты, чем просияла в товарках,
чем парижанам потрафила, ласточка городская?
. . .
на стоматолога, на стирку,
на то, что делать не с руки,
на разговоры под копирку,
на ретроспекцию во сне:
был май, а я — в цветенье, в росте.
И не хотела я, о, не
хотела просто шастать в гости.
Теперь об этом речи нет.
И мне осталась, мне осталась,
как некогда не мой поэт
сказал, — осенняя усталость.