Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2005
ЦВЕТЕНИЕ МАКОВ
Доктору Брендану Фиббсу,
шефу кардиологии в госпитале “Кино”, Тусон, Аризона
В пустыне Сонора
маки цветут
раз в несколько лет.
Мы поехали смотреть цветение маков
на заповедную гору Пикаччо,
было воскресенье,
одиннадцатое февраля.
За руль джипа
сел импровизированный глава
нашего клана,
человек, умеющий считать деньги
и спасать жизни,
ковбойская шляпа,
восемьдесят пять лет за спиной.
Я любовался на него и думал:
“Мы, русские,
сумасбродная молодая нация,
мы любим своих воров
и ненавидим начальство.
Положим, начальство не всегда говорит правду,
но разве воры
говорят когда-нибудь правду?”
Зазвенел пейджер, мы изменили маршрут,
оказались в кирпичном госпитале “Кино”.
Там, в тесной комнате,
на специальной кровати
стремительно умирала
нестарая еще негритянка,
из шеи торчали разноцветные провода,
рядом толпились испуганные практиканты.
И тогда наш предводитель,
некогда первым из американских врачей
вошедший в Дахау,
сделал два-три неуловимых движения,
и женщина перестала умирать,
задышала легко и свободно.
“Она моя старая пациентка,
официантка в ресторане напротив”, —
сказал доктор Брендан Фиббс.
Он действительно умеет считать деньги
и давно знает:
если бы не вставал каждый день в семь утра,
не торопился к обходу
в эту больницу для бедных,
а жил на пенсию, не платил налогов…
Боже, спаси Америку!
АПРЕЛЬ В АРИЗОНЕ
Ветер
царствует над эвкалиптами,
пара юных коршунов
плавает в небе над эвкалиптами,
они бросают друг на друга влюбленные взгляды,
а куропатки и кролики
жмутся испуганно по кустам.
Завтра коршуны начнут вить гнездо,
приносить в клювах сухие веточки,
а я поставлю треногу,
укреплю фотоаппарат,
вот —
ветер в моих волосах!
Хотите, называйте меня
“Ветер в его волосах”,
хоть я уж
немолод.
Кончились весенние каникулы,
начались факультетские party,
будем улыбаться друг другу,
пить вино из картонных коробок,
наливая его в пластмассовые стаканы,
здесь экономная протестантская страна.
Женщины привезут на эти party
совсем еще новых младенцев,
достойные женщины
и которые так себе,
я различаю —
все-таки, ветер в моих волосах!
Но младенцы улыбаются совершенно одинаково,
все вокруг улыбаются одинаково,
ветер царствует над эвкалиптами,
завтра в кроне тополя
засвистит пересмешник,
здесь нет соловьев.
(Ташкент, сентябрь 1986)
ПЫЛЬ
Человечество построило города —
из гостиницы выйди ночью,
тебя обступит
незнакомо жаркая сушь,
на тебя не посмотрит
однорукий афганский герой.
Большинство городов лежит
в теплой зоне Земли.
Вот твоя неожиданная прогулка —
площадь расставила стены фонтанов,
развесила нити и бусы фонтанов,
вырастила циклопические цветы фонтанов,
все изнутри наполнила светом,
только над недостроенным мавзолеем
Шарафа Рашидова — тьма.
Не строй себе никаких иллюзий,
ты чужой в этой чуждой стране.
Что за пыль хозяйничает в переулках!
Большинство городов лежит
в пыльной зоне Земли.
Эта пыль не чета твоей
ленивой российской пыли,
та — лишь вчерашняя грязь,
в которой вязла тройка Чичикова,
эта грязь вовсе не брезгует
проходящим мимо поэтом.
А здесь — прах дехкан,
выкормленных лепешками и урюком,
их худых коричневых тел
с залитой потом грудью,
прах красавиц в цветастых платьях,
умерших от дизентерии,
костяная мука,
ее заготавливали
и Чингисхан, и Тимур,
а потом уж Буденный
при помощи пушек.
Пыль живет своей жизнью по переулкам,
занимается торговлей,
устраивает свадьбы,
ханская гвардия фонтанов,
подняв водяные мечи,
не пускает ее во дворец.
Такова правда, но не вся правда,
это еще и прах тысяч восточных поэтов,
прах Рудаки,
прах Омара Хайяма.
Ты хотел иметь друга — восточного поэта?
Нету у тебя друга — восточного поэта,
так что садись в поезд, чужеземец,
уезжай отсюда, и поскорее.
Где-нибудь на широте Сталинграда
ты посмотришь отрезвевшим глазом в окно,
и придет мысль, что земля плоская,
плоская-плоская
до самого Ледовитого океана.
А на самом деле
она опасно закругляется к экватору,
и там —
что Ташкент! — там города,
города с дворцами,
с тысячелетними мозаиками,
города с базарами,
с толпами смуглых людей в белых одеждах,
там тепло,
там можно ночью спать на камне,
и там пыль, пыль,
неукротимая пыль.