Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2005
. . .
А.Белякову Тучи по небу летали, взад-вперед, туда-сюда, драматических баталий быстроходные суда. И палили без разбора по чужим и по своим, чтобы выдохнуться скоро и рассеяться как дым. Небо светло-голубое. Бесконечен окоем. Только птицы после боя мародерствуют на нем.. . .
Часы привычный ход замедлили, а люди думали - стоят, в комиссионке так, для мебели, купили много лет назад. Отсчет невидимого времени ведет старинный механизм, секунда в новом измерении как человеческая жизнь. И вот уже новорожденного (как все закручено хитро) за дверью ждут из похоронного бесцеремонного бюро. И мастер, починявший Ленину часы в 17-ом году, причину этого явления не знает к своему стыду. А люди плакали, невинные, и не могли уснуть никак под бесконечное, старинное, громоподобное "тик-так". В НЕБЕСНОМ АМСТЕРДАМЕ В марихуанном и не только раю, где время быстротечно, ты задержался ненадолго, но оказалось, что навечно. За стойкой бара Коля, Ося, Марина, Жоржик, Боря, Аня. Бармен поглядывает косо на отражения в стакане. Бедняга не уразумеет, что у поэтов есть обычай переходить, когда стемнеет, с мирского языка на птичий. И не оплевывать, напротив, любить от всей души друг друга. А в это время, между прочим, в Сокольниках бушует вьюга. А на Тверском бульваре крыши, как ты просил, Господь пометил, и театральные афиши до дыр зачитывает ветер. И на Ваганьковском у брата цветет искусственная роза. И так желанна, так чревата запоем рюмочка с мороза. Москва не то чтобы икает, но помнит старую обиду. И оберег не помогает, а так, болтается для виду.. . .
Безгрешен, говоришь. Быть может. Но только вряд ли. Так и знай. Почти что год на свете прожит. Не гложет совесть? Ай-я-яй! Покушай, детка, манной кашки. Купайся в неге и любви. А убиенные букашки? А плачущие муравьи?. . .
Ты слышишь, как трава растет и разговаривают птицы, поэтому который год ты пациентка психбольницы. Лекарством пичкают врачи. Ты смотришь загнанно и тупо... "Весна пришла!" - кричат грачи. И плачут в голос корни дуба.. . .
Л.Лосеву Карл не крал. Наговор и поклеп. Да и кто это - Клара? "Клавку - знаю, из винного - еб там, в подсобке, где тара". А теперь ему светит тюрьма. Всё на Карла свалила. Забодала кораллы сама и в Израиль свалила. Но как не было счастья, и нет, так, жила вполнакала. По ночам доставала кларнет, горевала без Карла. Он откинулся лет через семь, поселясь в глухомани. И пилил, чтоб не спятить совсем, на разбитом баяне. Положив на мотив "Yesterday", он лабал втихомолку: "Карл у Клары украл и т. д." - жизни скороговорку.. . .
У солнца головокружение и слабость вызывает бриз. Его ужасное падение сопровождалось морем брызг. Стремительно туда, где мидии, коралловые города, где рыбы таинство соития не разболтают никогда. Где посетители нечастые простые жители земли, и где покоятся несчастные потопленные корабли. Еще недавно ярко-красное, оно лежит на самом дне, почти ручное, безопасное и безобидное вполне. Предчувствие, быть может, эхо ли, но водолазы тут как тут, как рыцари, гремя доспехами, его достанут и спасут. Работу выполнив рутинную, привыкнув ко всему давно, усядутся невозмутимые за прерванное домино. А в небе солнце непутевое, просоленное, как тарань, уже сияло будто новое и жарило в такую рань.. . .
Парк культуры и отдыха. Лето. Воскресенье. Салют над рекой. Я почти что на небе, а где-то там, внизу, муравейник людской. Как гирлянды развешаны звезды, хочешь - выключи, если не лень. И на "Шипре" настоянный воздух только портят цветы и сирень. И от запахов этих пьянея, я уже не боюсь ничего. Жизнь прекрасна у папы на шее лет за двадцать до смерти его.. . .
У стрекозы глаза навыкате, оглушена, удивлена, по чьей-то глупости и прихоти иглой приколота она. По-видимому, просто спятили. Иначе объяснишь едва. Теперь рыдает над распятием энтомологии братва.