Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2005
Удивительная вещь — литературная премия. Вроде бы, почти никто не скрывает элемента некоторой неизбежной произвольности, которая свойственна результатам отбора даже самых вменяемых членов жюри. Никто не отрицает и определенного элемента игры, обязательно присутствующего в самых серьезных премиях. Но отчего-то накал страстей не уменьшается…
Ясное дело: финансовая составляющая вносит, говоря словами Зощенко, “известное оживление в наше дело”. Но вот, например, премия Андрея Белого, составляющая, как известно, один рубль, от того не становится менее желанной. Следовательно, символический капитал главенствует в данном случае над экономическим, возможность прибавить к биосправке тот или иной титул ценнее для литератора, нежели материальное вознаграждение (встречались мне, впрочем, авторы, бравирующие желанием именно денег, но это, думается, проблема не для литературного критика, а для психоаналитика).
Рынок символических капиталов на литературном поле представляет собой сложную систему взаимодействия авторитетных групп, в частности, распределяющих премии. Отсюда — изощренный механизм формирования различных жюри, при котором требуется учесть интересы тех или иных элит, лоббирующих, соответственно, тех или иных авторов. Весь этот процесс хорошо известен социологам культуры; остается призвать их внимательнейшим образом исследовать с этой точки зрения новейший период отечественного литпроцесса.
На фоне определения лауреатов традиционным способом — в ходе совещания экспертов, представляющих разные литературные круги, возникла премия, весьма нетривиальная по своему устройству. Называется она “Московский счет” (с очевидной отсылкой и, одновременно, противопоставлением “гамбургскому счету”) и уже два года вручается в рамках проходящей в конце ноября — начале декабря в Москве международной ярмарки интеллектуальной литературы “Non-fiction”. Возникла премия по инициативе Фонда творческих проектов и лично Евгения Бунимовича.
Устройство “Московского счета” таково: вышедшие за год в московских издательствах поэтические книги оценивают московские же поэты, выбирая из общего списка три наиболее им полюбившиеся. То есть, по сути дела, это своего рода поэтический “Оскар”; советом экспертов, “академиками”, становится поэтическое сообщество столицы.
Премия, нацеленная на, так сказать, “цеховой демократизм”, казалось бы, должна быть менее всего подверженной критике по причине своей объективности. Однако сама эта “объективность” вызывает некоторые вопросы, в результате чего вокруг премии в литературном сообществе сложился целый спектр отношений — от не лишенного иронии приятия до активной критики и даже бойкота.
Центральной проблемой оказывается способ формирования перечня книг, за которые поэтам предлагается голосовать. Интересная и немаловажная деталь: в пресс-релизах первого и второго годов “Московского счета” принципы отбора книг существенно разнятся (хотя неискушенному наблюдателю отличия и могут показаться несущественными).
В обоих случаях из рассмотрения априори исключаются книги, изданные за собственный счет. Это, быть может, оправданно, так как нельзя объять необъятное. При этом следует оговорить: в море дилетантских, любительских изданий временами попадаются книги интересные; а то бывает, что и значительные мастера по тем или иным причинам вынуждены издаваться таким образом. Кроме того, в литературном мире известно: многие книги, в которых не указывается, что они изданы “за счет автора”, на самом деле появились на свет именно так…
Однако, если в первый год декларировалось, что в первую очередь рассматриваются поэтические книги издательств, так сказать, структурообразующих, формирующих текущий процесс, а остальные отбираются “по остаточному принципу”, по факту выхода в них книги реально присутствующего в литературном пространстве поэта, то во второй год список был расширен, организаторы премии объявили, что отныне предлагают рассматривать все стихотворные сборники, изданные “не за свой счет”*.
Казалось бы, второй вариант отбора более демократичен и объективен (именно первый год вызвал значительное число нападок). Однако на литературном поле субъект отнюдь не равен субъекту. Издательства, последовательно работающие с новейшей поэзией, и издательства, обращающиеся к ней спорадически, а то и вовсе единоразово, принципиально не могут быть уравнены: первые имеют возможность исходить из реального контекста, реальной литературной ситуации, вторые подчас публикуют вполне маргинальных, случайных авторов. С другой стороны, не секрет: существует множество формально профессиональных литературных образований, пребывающих в каком-то параллельном новейшей поэзии пространстве, никак не проявляющихся вне собственной субкультуры — теперь в рамках премии они “уравнены в правах” с действительными участниками процесса.
Наконец, самое простое: голосующие поэты, даже последовательно отслеживающие все книжные новинки, просто физически не в состоянии оценить объективно весь список — ведь они наверняка всего не прочли, и эта ситуация обостряется со столь решительным расширением круга номинированных книг. И здесь мы подступаем ко второй важнейшей проблеме премии: “А судьи кто?”.
Предполагается — сообщество московских поэтов. Но кто входит в этот список? Он не опубликован, и в этом организаторов можно понять: всякий не вошедший смертельно оскорбится, будучи исключен из числа экспертов. Да и кого включать? Членов разнообразных писательских союзов по признаку их членства? Очевидный абсурд — нынешнее печальное состояние союзписательских структур ни для кого не секрет. Следовательно, голосовать предлагается довольно большому ряду поэтов, которые, по мнению организаторов премии, реально участвуют в поэтическом процессе: регулярно публикуются, выступают в литературных клубах и салонах, работают как критики, аналитики современной поэзии. И вот мы сталкиваемся с парадоксом: демократическая с виду премия опять-таки предстает сложно взаимодействующей системой “элит”, представленных в расширенном, но от того не менее, а даже более действенном составе.
Очевидно, представители того или иного круга частенько голосуют за “своих”, пусть в каждом случае по-разному выделяемых. В ход идут и личные, дружеские отношения, и бескорыстное уважение к тому или иному, признанному или молодому, автору. Таким образом, “Московский счет” оказывается не столько премией за лучшую московскую поэтическую книгу, сколько этаким социологическим срезом пристрастий поэтической тусовки Москвы. В этом нет ничего постыдного, напротив, подобные результаты гораздо интересней тех компромиссов, которые демонстрируются при определении лауреатов многих других премий.
Занятно и то, что при всей спорности “Московского счета” результаты обоих лет не лишены объективности и в целом могут быть названы удачными. В первый, 2003-й, год вручались две премии, Большая и Малая (молодому автору). Лауреатом большой стала Елена Фанайлова за книгу “Трансильвания беспокоит” (ОГИ, 2002), малой — Станислав Львовский за сборник “Три месяца второго года” (АРГО-РИСК, 2002). Книга Инги Кузнецовой “Сны-синицы” (Независимая газета, 2002) получила диплом за лучший дебютный сборник.
Уже тогда проявился вполне ожидаемый “центризм” оценок: ни авангард, ни ультратрадиционализм не добрались до вершины, что совершенно четко демонстрирует умонастроение литературных кругов столицы. Один из лидеров “вавилонского” поколения, Львовский, уравновешивается гораздо более традиционно ориентированной, но не отказывающейся от поисков нового языка Кузнецовой. Победа Фанайловой говорит о популярности именно такого жесткого, телесного, гендерно окрашенного и не лишенного социальной ангажированности стиха, ориентированного скорее на гносеологию, нежели на метафизику. Не случайно стихи этого поэта являются одним из источников “большого стиля”, который формируется в сознании самого младшего поэтического поколения: “Когда я перечитала Фанайлову, я все поняла…” (Т.Мосеева).
Второй, 2004-й, год — быть может, из-за изменившихся правил — дал более сложные результаты. Малая, молодежная, премия была отменена, но в нее фактически превратилась премия за дебют, которую разделили Яна Токарева (“Теплые вещи”; изд. дом “Юность”, 2004) и Дмитрий Тонконогов (“Темная азбука”; Emergency Exit, 2004). Здесь показательно, что среди молодых авторов оказались лидирующими поэты, пусть обыкновенно и относимые к разным кругам, но опять-таки эстетически “центристские”. Приватная, нарочито привязанная к частности, восходящая генетически к “домашним” жанрам вроде альбомной лирики или посланиям поэзия Токаревой смотрится в кругу “Вавилона” так же нетипично, как и нарочито гротескные, травестийные, наполненные деформированными предметами и явлениями стихи Тонконогова — среди текстов иных авторов сборника “Стихи тридцатилетних”.
Наиболее занятная ситуация сложилась с главной премией. По словам организаторов, на протяжении всего подсчета голосов “нос к носу” шли два автора, вернее, две книги: “Стихотворения” (Ультра.Культура, 2003) Эдуарда Лимонова и “Конь Горгоны” (Время, 2003) Максима Амелина. Победил Амелин, а Лимонову присудили специальную премию, так как разрыв составил всего два голоса (а эта разница, кстати, входит в допустимую статистическую погрешность).
Амелин — поэт признанный, но вряд ли, с каких позиций ни посмотреть, “Конь Горгоны” может быть назван центральным поэтическим событием года. Чрезвычайно показательным представляется статистическое соревнование в финале “Московского счета” подчеркнуто риторических текстов Амелина и максимально личных, противопоставленных всяческой литературной нормативности лимоновских стихотворений. Конечная победа середины над крайностью, олимпийского спокойствия над прометеевским бунтом определена, повторюсь, разницей всего в два голоса — поэтому не показательна. Показательно само противостояние этих, и в самом деле несовместимых, поэтических тенденций.
Парафраз пушкинского афоризма, вынесенный в заголовок, был произнесен одним коллегой на вручении второго “Московского счета”. Думается, однако, что в данном случае это, все-таки, несправедливо. Если эта премия так и не сделалась механизмом определения реальных лидеров поэтического сегодня, то индикатором профессиональных пристрастий и вкусов стала безусловно.
* В этом году на премию было номинировано 88 книг, выпущенных 47 московскими издательствами. Вголосовании участвовали 162 московских поэта, отдавшие свои голоса за книги: М.Амелина — 30, Э.Лимонова — 28, М.Степановой и Т.Бек — по 23, Олеси Николаевой и И.Шостаковской — по 21; Я.Токаревой и Д.Тонконогова — по 20, И.Лиснянской — 19, Г.Русакова — 18 и т. д. (Прим. ред.)