Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 2004
. . .
Смерть пахнет вазелином, клеенкой и поносом, по долгим коридорам ее везут навозом из операционных и всех палат больничных, во всех районных центрах и городах столичных. Смерть рот мне разомкнула и вынимала голос, задергивала шторы и вкладывала волос на дно моей гортани, меняла мне походку. Меня сажали в кресло. Меня спускали в лодку. Спускали лодку в темень подземных коридоров, я преврашался в кремень, я превращался в ворох травы, в болты и гайки, в коробки передачи, в обрывки красной майки, закопанной на даче. Псы лаяли обратно, вспять выродились дети. Я умер в воскресенье, я умер на рассвете. Я умер не родившись. Я оказался тайным агентом. Утром ранним бежал я полем крайним. И поле прорастало пшеницею и маком, и облако над ними тогда мне было знаком.... . .
Смотря на вещи, вещи разрушают и зрением каналы осушают, и направляют взглядами стада, и превращают в пыль плоды труда. Когда глаза свои ты утром открываешь и воздух утренний дыханьем обнимаешь, ты знаешь, что желания одни движенье создают и множат дни, и всякую дорогу указуют, и смысл ее в итоге образуют, и направляют позднего истца истратить свое зренье до конца. И мир в итоге превращается в частицу природы - в снегопад, в собаку, в птицу, и, словно сахарная вата на огне, горит и растворяется вовне.. . .
Смотрю во двор, на школьников и школьниц, на будущих наложниц и невольниц, на будущих рабов и их прорабов, на власть невидимых царей и их сатрапов. Не говори, что рабства нет - оно повсюду! Не меньше, чем в привязанных к верблюду рабах, которых гонят по пустыне, дух рабства - в полированной машине. Мы к ней прикованы невидимою цепью, окутаны невидимою сетью, в рождении утратившие крылья, сыны и дочери великого бессилья.