Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 2003
ИЗ БАРАЧНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ Я двадцать лет с ним прожил через стенку… Е.Рейн "Алмазы навсегда" …А жили мы в бараке деревянном, сработанном еще рабами Рима, ну, то есть до семнадцатого года. По имени промышленника Круппа он назывался "крупповский барак". Два этажа и лестница снаружи, расшатанная. Как она скрипела! Но все ж вела к нам, на второй этаж. Сосед наш через стенку, Петр Савельич был инвалид войны. В младые годы он след оставил на Сапун-горе и вместе с ним стопу свою оставил. Ему ботинки шили на заказ. Один обычный, а другой - "с секретом". Он начищал их черным гуталином, до блеска драил в коридоре общем, где каждая барачная семья имела стол отдельный с керосинкой. На керосинке мать обед варила, заглядывая иногда в кастрюлю. А дядя Петя начищал ботинки и исподволь на мать мою глядел. Его жена давно ушла к другому, но иногда захаживала в гости к другой соседке нашей, к тете Клаве. Худая, маленькая, "божий одуванчик". А звали ее Тасей. В паре с Клавой она чаи гоняла в коридоре за Клавиным столом и говорила между глотками: "Жаден, жаден Петр". Еще глоток: "Куркуль, единоличник". У дяди Пети кроме спецботинок была еще машина "инвалидка" в сарайчике под окнами барака, двухместная, с движком мотоциклетным. Как заведет - хоть выноси святых! . . . . . . . . . . . . В году, примерно, восемьдесят пятом, Ну да, к сорокалетию Победы он получил отдельную квартиру с удобствами, на первом этаже, и вместо "таратайки-инвалидки" - новехонький, с иголки "Запорожец" от партии с правительством в награду за ратный подвиг сорок лет назад. Прибавь еще: к нему вернулась Тася! Как говорят, беда одна не ходит, а коль уж повезет - так повезет. Жаль только, что недолго счастье длилось и вскоре умер он. Зато осталась с квартирой Тася. А машину продала. И вновь она ходила к тете Клаве. Опять чаи и снова разговоры про мужиков. К ней сватался какой-то пенсионер районного значенья. - Интеллигент. Пришел ко мне с цветами. Да он в постели ничего не может! Жених… Вот Петя т-а-м был не культя! . . .
Край мой отчий - прикаспийская низменность или вмятина от ангела падшего. Я к нему приговоренный пожизненно, что едино с погребением заживо. Хочет к небушку душа, тянет крылышки. А до небушка-то, ох, как далеченько… - Господь-батюшка, - кричу, - дай мне силушки. Отпусти грехи. Ты строг, да не мелочен. Обессиленный стою на дне ямы я, а Господь мне говорит укоризненно: - Потерпи еще, душа окаянная. Ты сюда приговорен лишь пожизненно.