Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2003
. . .
А вы поэт какого века? Подумав, я сказал, что прошлого. Он пострашнее печенега, Но, может быть, в нем меньше пошлого. И, приглядевшись к новым ценникам, Шагну под сень того сельмага, Где стану младшим современником Ахматовой и Пастернака. Там проработки и гонения. Но если вы стихом живете, Вот счастье - том "Стихотворения" В Худлите, в твердом переплете! Как я читал его! С курсивами Его заглавий голубыми, Дождя лиловыми наплывами. Воротничками пристежными. Был век поэзии и живописи, Был век кино довольно долго. Все это станет вроде клинописи Или кумранского осколка. Был век внимательного чтения. И относительно невинна Была, в порядке исключения, Его вторая половина. С меня и взятки гладки. По лесу Брожу; в сосновом и еловом Стою; я хорошо устроился В тени, одной ногою - в новом.. . .
"Так мы с тобой на Кипре, Дездемона!" Как эта фраза весело звучит! Сверканье волн, пыланье небосклона, Прибрежных скал лоснящийся гранит, Фортификационные причуды - Венецианской школы образцы - Клешни, подковы, дамбы и запруды, Стен крепостных бойницы и зубцы. Сухой платан касается балкона И сбрасывает на него кору. "Так мы с тобой на Кипре, Дездемона!" На островном порывистом ветру! На этом кончим гибельную пьесу, Свернем в кривую улочку вдвоем, Не потакая злому интересу, Из кассы деньги зрителям вернем. СОСЕД Вот он умер, сосед наш с третьего этажа. Слава богу, он умер, жизнью не дорожа. С той поры, как жена умерла, стал спиваться он так, как будто за нею, ушедшей, спешил вдогон. И собачка спешила на лапах кривых за ним, не успела, отстала, прибилась теперь к чужим. В лифте как-то его мы спросили, как он живет? Шмыгнул носом, заплакал, смутился, сказал: Ну вот. Помотал головой. Настоящее горе слов не имеет. Недаром так стыдно своих стихов. И прозванье поэта всегда было дико мне. И писал всего лучше я о тополях в окне. На шестом этаже они вровень с душой кипят, а на третьем в их толще безвылазно тонет взгляд. Покровительствуют мимолетным и легким снам. Их еще не срубили, но срубят, - сказали нам. Эту жизнь я смахнул бы, клянусь, со стола - рукой вместе с бронзовым Вакхом в веночке, - да нет другой! Учинил бы скандал тем решительней, что не ждут от меня безответственных выходок и причуд. Уж затихли - и вдруг закипают опять в окне. Или он, запыхавшись, подходит сейчас к жене?. . .
Мимо желтого зданья Театра Драмы Проходя, замечаешь: стоит фургон, Из которого кресла сгружают, рамы Или рощицу белых как снег колонн, Или пушку чугунную на лафете, Или черный диван и дубовый гроб, Что не очень приятно, то видишь сети, Свернутые в рулон, и пшеничный сноп. Проходя мимо желтого зданья драмы, Всякий раз замечаешь: стоит фургон, Из которого наземь сгружают самый Странный твой или самый печальный сон; Осторожней! Обиду не повредите, Не разбейте тоску об асфальт среди Заглядевшихся; память проносят в виде Шкафа; дайте опомниться и пройти!