Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2003
ПЕРЕВОДЫ С РУССКОГО
Это переводы с русского на русский. Когда-то мне пришлось писать статью о композиции элегий пушкинского времени. Это оказалось очень трудно по неожиданной причине. Я перечитывал по многу раз давно знакомые стихи и ловил себя на том, что дочитав до середины страницы, не могу вспомнить, о чем была речь в начале: стихи были так плавны и благозвучны, что убаюкивали сознание. Чтобы удержать их в уме, я стал, читая, пересказывать их про себя верлибром. Верлибр не заглушал, а подчеркивал содержание: можно стало запомнить последовательность тем и представить себе план лирического стихотворения. Когда через много лет я задумался о возможности конспективных переводов — некоторые из них, с французского, печатались в «Арионе», — я вспомнил это мысленное упражнение и попробовал сделать его письменно.
Пусть это не покажется только литературным хулиганством. Во-первых, мне хотелось проверить: что остается от стихотворения, если вычесть из него то, что называется «музыкой»? Мы читаем мировую поэзию в переводах, о которых нас честно предупреждают, что передать музыку подлинника они бессильны; как относится то, что мы читаем, к тому, что было написано на самом деле? Вот так, как предлагаемые стихотворения к тем, которые мы читаем в собраниях сочинений русских романтиков.
Во-вторых, мне хотелось дать себе отчет: что я сохраняю из подлинника XIX века, что мне кажется художественно живым и выразительным, а что вялым, многословным и надоевшим? Мы любим притворяться, что нам близко и дорого все, все, все, — а на самом деле? Нам говорят: переводы нужно делать так, чтобы они вызывали у нас те же художественные эмоции, какие оригинал вызывал у своих первых читателей. Я попробовал придать этому переложению такую степень формальной новизны, какую, по моему представлению, имели романтические элегии для первых читателей. Я получил картину своего художественного вкуса: как мало я вмещаю из того, что мне оставлено поэтами. Одну четвертую или шестую часть — как если я читаю на малознакомом языке без словаря. Картина эта мне показалась очень непривлекательной, и мне это было полезно.
Было бы интересно сверить ее с картиной вкуса моих ближних и решить, что здесь от общего нашего времени, а что от моей личной душевной кривизны. При всех сделанных сокращениях я ничего не вносил от себя и пытался сохранить, не огрубляя, стиль подлинника — настолько, насколько я им владел. Эзра Паунд написал когда-то оммаж Проперцию; так и у меня это оммаж поэтам, которых я люблю, только без паундовского панибратства. Я даже старался почти в каждом переводе сохранить дословно строку или полторы из подлинника — чтобы легче было сравнивать. Заглавия этих стихотворений в подлинниках — «Мечта», «Вольное подражание св.Григорию Назианзину», «Вечер», «Любовь одна…», «Уныние», «Гебеджинские развалины». Цифры в скобках показывают, сколько строчек получилось из скольких.
Михаил Гаспаров
МЕЧТА
(35/211)
Где ты ищешь счастья, моя богиня?
Грозные скалы, шумные бури,
Задумчивые закаты,
Благоуханные рощи над воспетыми берегами.
Воротись, я жду
Ночью, в тишине, у лампады, горестный,
Уносясь мечтою
В дикий север, к туману и океану:
Скалы, лес, луна в облаках,
Пышущие костры,
Хриплым арфам внемлют воины над щитами,
Дух героя над тризной взлетает ввысь
В радужные раздолья храбрых.
Я там был, в тех каменных дебрях,
Ветер, град и дождь били в кровлю хижины, -
Ты спасала меня и там,
Как спасаешь гонимых, скудных, слабых:
Узник, цепи, каменный свод,
Пук соломы, кувшин, бледный свет в решетке,
Но он ясен и тверд:
Кто сердцем прав, того ты не покинешь.
Друг в могиле, но память смыкает души.
Милой нет, но сон ласкает сладострастьем,
И поэт мечтой побеждает смерть.
Тщетны мудрецы меж обломков жизни,
Им весна без радости и лето без цветов, -
Но весне и лету жизни спешит конец,
Отлетают сны и вянут цветы,
Тусклым светом дрожит светильник опытности,
И могила зияет черным ртом.
Пусть!
Слава - дым, и золото - прах,
Драгоценны сердцу - покой и воля,
И кому их осенила мечта -
Ночью, в хижине, у лампады, - счастлив.
(Батюшков)
ЖИЗНЬ
(33 /62)
Целительно беседовать с душою.
Дремлет тишина,
Дышит весна,
Лес, журчанье ручья, цветы и птицы,
Догорающий пламень дня
Утоляют меня,
Но я медлю рассеять мое горе:
Печаль дорога душе.
Что я есмь? что я был? что я буду? - Не знаю:
Я лечу ниоткуда в никуда
В дымном облаке обманчивых чувств,
В лживом сне,
В безысходном круге.
Та волна, что била в лицо пловцу, -
За его спиною уже не та.
С кем я встретился и расстался на пути, -
В новой встрече мне будет как чужой.
Как далек вчерашний день и вчерашний я!
Доживу ли я до ближнего утра,
И кем проснусь?
Я - как та волна:
Льюсь - стремлюсь - исчезну навсегда -
Навсегда ли?
Нынче - жив, завтра - прах, а после завтра?
Тайна скрыта,
Но душа трепещет надеждою -
От кого?
Кто облек тебя, душа моя, в мой труп?
Сбрось цепь,
Слей свой пламень с небесным пламенем,
И не станет тайн.
Страх исчез -
Смерклась ночь, но просветлело сердце.
(Козлов)
ДРУЖБА
(39/92)
Вечер,
Поля уже в тени,
В багряном блеске лес над зеркалом воды,
С золотых холмов стада бегут к реке,
К дому гребет рыбак,
По неровным бороздам отъезжает пахарь,
Меркнут облака, угасают струи,
В тростнике последний плещет ручей,
Дышат травы и колышутся листья,
Из дубравы всплакался соловей.
Встал полумесяц,
Искрами осыпался в волны,
Бледным блеском рассеялся по листве
Над моей печалью.
Отошла весна моих дней,
Иссякают струи юной радости,
Расточается дружный круг:
Песни и пиры, огнь души, клятвы братства.
Погибли призраки волшебных заблуждений:
Всяк своей тропой, со своей печалью,
И уже один отцвел, как минутный цвет,
И безвременный гроб его оплакан,
И уже другой - но ни слова…
Каждому свой путь,
Честь и лесть и улыбка света,
Но в памяти живут
Дружба, любовь и Музы:
Дерзнем ли мы друг другу чужды быть?
Мне брести неведомою стезей,
Мне любить тишину природы,
Сумрак рощ, плеск струй и дыханье Муз,
Чтобы петь Творца, друзей, любовь и счастье.
И когда за вечером утро,
И туман в полях,
Голубые рощи под первым солнцем,
Пусть поэт до птиц,
Лиру согласив с свирелью пастухов,
Поет светила возрожденье, -
Но долго ль, и когда мой час?
(Жуковский)
ЛЮБОВЬ
(12/56)
В розах любви - счастье,
В терниях любви - песня:
Будьте блаженны, будьте бессмертны -
Я любуюсь вами, любовники и певцы.
Я любуюсь вами из сумрака,
Из седого шума дубрав и волн,
Из холодного сна души, -
Слишком много боли:
В мертвом сердце мертва и песня,
Слабый дар отлетает, как легкий дым.
А любовь -
Пусть поет ее любящий и любимый.
(Пушкин)
УНЫНИЕ
(23/98)
Меркнет день,
Молкнет шум,
Низлетает сон,
Незримый журчит ручей,
Незримые веют цветы,
И тесно душе в мироздании.
Лунный свет
Пал на кладбищенский дерн,
И под ним земля из нашего праха.
Церковь,
Жилище немых молитв,
Роща,
Одряхлевшая под шумящим холодом,
Волны,
И над мутным бегом - ни утр, ни полдней.
День на склоне,
Год на склоне,
Жизнь на склоне.
Молчание летит под маковым венком.
Грудь -
плачем облегченная, Дух -
скорбью ободренный, Смерть -
Мыслью укрощенная.
(Милонов)
РУИНЫ
(31/209)
Руины,
Каменные столбы,
Высящиеся над рухнувшими,
Как несжатые колосья над сжатыми,
Как раненые бойцы над мертвыми,
Заветы предпотопных племен,
Теменами подпиравших созвездия -
Эти кости, изглоданные временем.
Но меж павшими перевивается плющ,
Но на каменных туловищах зеленый плащ,
Но из раненных глыб цветут душистые
Поросли, и на месте колонн
Острый тополь устремляется ввысь,
И звенит соловей, и льются ящерицы.
Дайте мне свить венок из ваших листьев.
Выцвело вечернее золото,
В яхонтовой мгле небосклон,
И луна - как челн по эфиру.
Тени зыблются меж седых камней,
Словно мертвые веют над мертвым городом:
Где мечты их? Для всех - единый круг:
Вольность, слава, роскошь, порок, ничтожество.
Я изведал восторг, тоску, гонение:
Юный жар застыл, как черный металл.
Меркнет ночь,
Утро трепещет в листьях,
Стоном к свету вздохнули камни.
Просыпается спутник, бьет копытом конь:
В путь -
Все равно, куда:
Прах былого, прости мое пристанище.
(Тепляков)