Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2003
![](https://magazines.gorky.media/wp-content/uploads/2019/04/chit_zal.jpg)
ПО Э. ПО Каркнул ворон "Нэвэрмор!" Сквозь туманы, веки, ветви, Сквозь оконное стекло, Через шторы, мраки, ветошь Смотрит прямо на чело. Частый ветер, толстый ворон, Сплю в звенящей тишине, Птичий взгляд убийцы, вора Долго держится на мне. Каркнул ворон, злая птаха, Оторвав меня от снов, Разорвав мне сердце страхом, Каркнул ворон: "ШАР-ГУНОВ!" l l l Там за окном поют снега, И вторит им борзая, И поступь друга ли, врага - Скрипит и исчезает. А в полумгле, меж наших уст, Украв у нас дыханье, Растет зеленый, алый куст - Не описать стихами. И я слова твои сосу, Все вздохи и зевоты, Я долгий поцелуй несу. Вот так в луга несут косу. Несу, как красную лису С охоты. БОЖЕСТВЕННАЯ КОМЕДИЯ Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу. Как пьяница проносит запах винный, так этот лес в себе теперь несу. Вошел я в лес. Вначале были совы да бледность щек у гостя-новичка. И я лежал, покойник невесомый, на донышке совиного зрачка. И хищный отблеск, словно покрывало, накрыл меня, застывшего в очах. Но дальше в лес нога моя вплывала, и черный лес качался и встречал. Он нес меня подмышкой волосатой. Глядели совы. Только, где я сам-то?! Ужат в зрачке и мал, как жук, в совиной зале я лежу. И я под мышкою у леса сам своего не чую веса. Скорее вон! Запрыгали засовы. Москва. Манеж. Гулянье горожан. Но за спиною оставались совы. И я в зрачках по-прежнему лежал. ПРОГУЛКИ Труп был оборван, бородат. Он бомж. С безумною тоской я обернулся: "мертвый брат", взбираясь улицей Тверской. А в небе черненьком и диком паслись рекламные стада, ломался свет - кровавым бликом металась эта борода. Прощай... И в огненном тумане оставил труп я за спиной. Его всем сердцем обнимая, бреду холодною весной. Я видел труп. То правда, ложь ли - могу пошевелить плечом. Не буду на асфальт низложен или в обмане уличен. Внутри же мясо, кровь, сосуды, я шевелю плечом паскуды. ВЕСНОЙ Несет весна ручья блестящий нож и - чик-чик-чик! - о встречный точит камень... Повсюду нынче наша молодежь с ножами и с последними снежками! В деревне где-то пацанов ватаги, бутылки вскинув, беззаботно пьют, плюются, и весна звенит в овраге, и лед взломав, ответно плюнул пруд. Весна. Грызется ветер до костей, я чуингам жую, поют фонтаны, и сквозь моей расслабленности тень журчанье солнца как журчанье раны... Какая нега на Манеже загорать, скотиною сощурив глазик сонный... Не нервничать, не морщить рожи гладь и издавать сопения да стоны. Очнуться. Банка дохлая лежит и ждет ноги лихого нагоняя, и солнце бок у банки сторожит, металл своим сияньем накаляя. И пнуть ее, чтоб вспыхнула огнем, и солнце - бац! - с моим столкнулось ботом, и вслушаться прекрасным идиотом, как падает фонтанов водоем... весны далекий различить ручей... Встаю, иду средь этого простора, и Кремль, качаясь на моем плече, растет, растет, растет из-за забора. ДЖИХАД Я солдат Аллаха с пулей в голове, я лечу без страха в сладкой синеве. Вот, заржав с опаской, выбегает рана из разбитой каски в синеву тумана. И в дороге к раю, словно на коне, я скачу на ране - так быстрей вдвойне! В синеве мерцающей, как ни озирай, сто моих товарищей все со мною в рай. Поминайте плачем мертвых сыновей. Мы на ранах скачем, каждый на своей. Слышу, каждый гордо славится-поет: "прямо в сердце...", "в горло...", "в легкое...", "в живот..." А солдат престранный - два раненья в лоб - две запряг он раны и погнал в галоп. Если не смертельно ранен - и живешь, не скули в постели, все болезни - ложь. Ведь мясцом упрямым, как травой весны, зарастают раны, больше не видны. Только ранам нашим не исчезнуть ввек. Мы на ранах пляшем, их приятен бег. Над живыми сверху мчимся - и мечта: поскорей бы въехать в райские места. БАБУШКА Темень зимняя приносит робость, Вместе с робостью тревога приходит. Вот сначала потемнеют сугробы За забором, на большом огороде. Сразу станет и противно, и тихо, Сладкий чай, седина и платок, Серая, седая волчиха Сделала широкий глоток. Желтый свет старуха погасит Ручкою костистой и узкой. Засопит, и сон ей украсит Майский день, звенящий по-русски. Ей приснится не зима - зелень сада, Не сугроб, а муравейник чернявый. И убитый неучастник парада Шаргунов, что не вернулся со славой. l l l Уходим в лес, задернув шторы. Во мраке комнаты вдвоем. О, как люблю я лисьи норы В лукавом голосе твоем. На утро надобно проститься, Ты провожаешь подлеца. И рот твой - алая лисица, Лесная тварь. Лиса лица.