Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2002
ЭПИТАФИЯ Тому назад две книжки записных
Мы жили среди истин прописных.
Там значились: кинотеатр “Старт”,
“Джумбери, марки”, “Эрдман Леня, бард”,
“Семен Ефимович — см. штаны!” —
И поясненья были не нужны.
Прощай, прощай, Швамбрания моя,
Уж над тобой смеются сыновья,
И младшенький, по-юнкерски усат,
Через плечо читает: “Ясли-сад”.
О, сколько тут имен! Иных уж нет,
А те предпочитают Интернет.
А память все чеканит номера,
Там — дружный вздох: “Пора, мой друг, пора!”,
Здесь — чистого листа чуть внятный зов:
“Вот новый алфавит. Начнем с азов”.
. . .
Когда старшему сыну было двенадцать лет,
У нас были с ним одинаковые голоса.
“Борода, — кричали мне в трубку, — ты чё, выходи!”
И пугались: “Ой, теть-Марин, извините, я спутал”.
Когда младшему сыну было двенадцать лет,
У нас были с ним одинаковые голоса.
“Слышь, Серый, — шептали мне в трубку, — встречаемся там же…”
А теперь в моем доме цветут два бархатных баритона,
В телефонной трубке звучат басы и сопрано,
А я и рада бы выйти, я собралась бы за пару минут,
Но меня уж ни с кем не путают и никуда не зовут.
. . .
Я картошка, дожившая до весны.
Нет во мне былой белизны.
А кругом молодняк — розовеют, крепки,
Выставляют наружу пупки.
Я на ощупь мягка,
Шкурка мне велика,
Но хозяина не подведу:
Я пустила два сильных, два сочных ростка
И готова лечь в борозду.