Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2002
О любимом мной Сергее Довлатове рассказывают такую историю. В ленинградской квартире шестидесятых годов собрались Битов, Марамзин, Валерий Попов, сам Сергей Донатович и другие ныне культовые писатели. Собрались, выпили и стали выяснять, кто на свете самый крутой прозаик. Составили список, и выяснилось, что из десяти лучших прозаиков мира пять живут в Ленинграде. И даже больше: сидят за одним столом.
Эта анекдотическая история вспомнилась мне в связи с проектом, осуществленным не так давно в Интернете В.Курицыным и Ко. “110 к 10” назывался курицынский проект. Сто десять литературных деятелей составляли списки из десяти лучших поэтов и высылали их Курицыну по электронной почте. Поэты по условиям игры должны быть а) живые; б) пишущие по-русски. Никаких других условий организаторы не поставили. Вот как выглядит итоговый список:
1. Сергей Гандлевский
2. Тимур Кибиров
3. Лев Лосев
4. Дмитрий А.Пригов
5. Елена Шварц
6. Лев Рубинштейн
7. Вера Павлова
8. Дмитрий Воденников
9. Елена Фанайлова
10. Шиш Брянский.
Какой вывод можно сделать из этого странного рейтинга? Кого он, собственно, выявил — лучших, влиятельных, популярных? А если популярных — среди кого? Чтобы внятно ответить на эти вопросы, надо рассмотреть состав голосовавших в проекте. Выяснить, чьи мнения и пристрастия отражает этот поэтический хит-парад.
Голосовали, по оценке самого Курицына, люди, живущие в столицах, имеющие компьютер, подключенный к Сети, и являющиеся знакомыми организаторов опроса. Все они пытаются заниматься литературой. Я не случайно употребил это слово — “пытаются”. Ведь их способы заниматься литературой, их взгляды на поэзию взаимно исключают друг друга. Если признать за одним право на звание критика, другой им называться не может. Если один — поэт, другой — см. “Случаи” Хармса.
Есть здесь и толсто-журнальные авторитеты (Агеев, Немзер, Бавильский, Костырко), и маргинальные литераторы (Немиров, Могутин), и люди из круга Дмитрия Кузьмина (Давыдов, Соколовский), и журналисты, пишущие в “EL-НГ” (Зотов, Пирогов, Куталов-Постолль, Шульпяков). Есть именитые стихотворцы (Пригов, Павлова, Кенжеев), и литературоведы (Эпштейн, Гаспаров), и просто тусовочные персонажи типа Кати Метелицы и Игоря Сида.
Всю эту разношерстную публику за редким исключением объединяет желание активно участвовать в литпроцессе. Учреждать и получать премии, составлять рейтинги, обсуждать литературные новости. Занятие, безусловно, важное. Но к собственно стихам имеющее отдаленное отношение. Это отдаленное отношение и определило характер всего проекта. Гвоздем затеи стал рейтинг экспертов — список тех, кто наиболее точно угадал места в хит-параде. Этот рейтинг, как я понимаю, и был конечной целью всего проекта. Стихи в данном случае — вторичны. А что, вполне постмодернистский подход. Поэты как повод высказаться. Поэзия как инструмент литературной критики…
И в этом опять-таки нет ничего дурного, если отдавать себе отчет в том, что и зачем делается. Курицын, кстати, отчет себе отдает. Он с самого начала квалифицировал свой проект как “тупую игрушку”. Была у него и сверхзадача. Но о ней чуть позже.
Так вот, проблема не в Курицыне. Курицын известен своим цинизмом и популизмом, но человек он умный, хорошо образованный, трезвомыслящий. Ни единого слова в своих комментариях не сказал он об объективности опроса, тенденциях и критериях. Говорят и будут говорить о них те, кто из своего мнения сделал себе пьедестал, поднялся на том, что Курицын дал им право оценивать стихи и поэтов. Проще говоря, дал им статус экспертов.
Кончилось это анекдотически. Так, Могутин и Плуцер-Сарно в числе лучших гордо назвали самих себя, причем Плуцер-Сарно — три раза. Сам Курицын назвал певицу Земфиру. А Дан Дорфман, известный своими бесконечными перепалками в интернетовских форумах, лучшим поэтом считает некого Шмубзика. Тот еще получился опрос…
Можно усмотреть поэтический расизм в моих комментариях. Утверждение права избранных судить о настоящей поэзии. “Лучших поэтов не может быть 274”, — замечает Айзенберг, не признавший результатов опроса. “Кто будет отделять живое от мертвого?”, — вопрошает Курицын. Он имеет в виду, что нет объективных критериев и судить о поэзии может практически каждый. Вопрос решается простым большинством голосов. Это утверждение и было сверхзадачей проекта.
Утверждение действительно принципиальное. И здесь я вынужден не согласиться как с Курицыным, так и с его оппонентом. Критерии ведь и в самом деле размыты. Скажите мне, по каким параметрам сопоставлять стихи Лосева с текстами певицы Земфиры? Как узнать, кто пишет лучше: Вера Павлова или Лев Рубинштейн? А уж Гандлевского с Шишом Брянским сравнить можно лишь по шкале Рихтера. Другой возможности я не вижу.
К слову, сам Гандлевский, награжденный в свое время Букером и Антибукером и от Антибукера отказавшийся, высказал как-то сильный аргумент в пользу премий и рейтингов. Они, сказал Сергей Маркович, показывают уровень развития литературы на текущий момент. Есть в России сотня авторов, достойных первого места. Займет его один, но список отмечает уровень всей сотни. Это говорит о том, что победитель достиг определенного уровня, а общество доросло до того, чтобы его оценить. Такая вот точка зрения.
Позиция Гандлевского: уровень. Определение Курицына: “Поэзия — огонь внутри человека”. Но дело в том, что огонь внутри — еще не поэзия. Это творческий потенциал. Поэзией он становится лишь тогда, когда воплотится в текст определенного литературного уровня. И если на этом уровне не исчезает огонь, мы имеем большого поэта. Ставка только на уровень — это Брюсов или Кирсанов. Ставка только на огонь — рок-поэзия. Одно не в состоянии заменить другого, общечеловеческая талантливость не заменяет дара стихосложения. Огонь внутри может быть и у полного графомана. Поэтический уровень — у бездушного и никчемного человека. Все так, но обсуждаем мы стихи, а не автора.
Уровень — не тайна за семью печатями, доступная кругу избранных. Судить о поэзии, действительно, может каждый. Лучших поэтов может быть сколько угодно. Но только речь должна идти действительно о поэзии. Не о ходе литпроцесса и влиянии в своем кругу. Не о количестве публикаций и выступлений. Не об оригинальности самой по себе. Именно по такому кругу признаков в рейтинг попал Воденников, человек весьма влиятельный, прекрасный чтец, но по уровню — именно по уровню — далеко не лучший из ныне живущих авторов. Его (и многих других) нахождение в списке вызвано желанием литературных тусовщиков заявить о себе. Это единственный вывод, который можно сделать из проекта “110 к 10”. Теперь мы знаем, чего хочет тусовка. Причем не вся, а одна из ее частей.
Но как же быть в таком случае с первым местом Гандлевского? Выходит, он тоже фикция, выдвиженец литературных снобов? В том-то и дело, что нет. Его первое место — не вкусовщина и не тусовочный интерес. Объективность тут определяется просто. Большинство голосующих называли Гандлевского в очень странном ряду. Например: Сергей Стратановский, Ярослав Могутин, Кирилл Медведев, Александр Анашевич, Сергей Гандлевский, Дмитрий Соколов. Или: Дмитрий Быков, Линор Горалик, Сергей Гандлевский, Аркадий Драгомощенко. А вот еще: Сергей Гандлевский, Евгений Карасев (г. Тверь), Ирина Ермакова, Игорь Меламед, Дмитрий Полищук, Дмитрий Воденников, Санджар Янышев.
В общем, смысл понятен. Многие назвали Гандлевского словно бы против воли. По принципу “не люблю, но уважаю, ценю”. Это, по-моему, и есть настоящая объективность. Впрочем, лидерство Гандлевского можно было выяснить и более простым способом. Не устраивая спектакль с таким количеством персон, с глупыми амбициями и позерством. Курицын прав: действительно, тупая игра.