Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2002
. . . Когда улыбаются на языке иностранном, в ответе естественен мат, понятный и музыке над полустанком, и счастью, что сам виноват. ...Из мрака во мрак подрастает капуста, путем не зерна — кипятка. Запрыгнув на велик, рыдай, Заратустра, “Огарочек”, “Ночь коротка”!.. Педали податливы, неодиноки, ни сзади, ни спереди фар, смещается, медлит, подводит итоги вальсирующий комар. Его притянула, его перебила, геройски задует, взахлеб не эта капуста, а в сердце крапива, — далече товарищ загреб. Но истый герой, он и сам полустанок, спеленут в свои матюги, улыбок совсем не боясь иностранных, а мне помоги, помоги... . . . Когда-нибудь, зимою суматошной, мы за крещенскою картошкой сойдем — но где знакомый магазин? Мы наступаем на Гольфстрим, как призраки воды летят на воду, распугивая нервную природу. Здесь пустырям тепло от распродаж доверчиво снижать под ту же воду живую кровь, похожую на джаз. Когда-нибудь я все скажу сейчас, как ты сидишь, услышанным светясь, глаза в глаза и боязно вступаешь, распугивая страх и оживая в нем, по стеклам водишь будничным вином, одеждой отмокаешь. . . . Товарный дернулся и заскрипел во всем прокуренном гомере, и монастырь с холма, и серый-серый сквер ему объятий эхом наревели. Халупы вытрясут, где Германн, где Муму? На главной площади средь школьного навала я знал родство, но пеналь не возьму, апрель расслабился, и трещинка взбежала по куполу лазоревых мозгов, — сижу с медбратьями, и матерею, дую, от пижм и ландышей оглох, в соломку слуховую. Над этой доброй гарью пронеси, лучится кисть, хромает голос хмелем, всяк, всяк слепец, перевирая небеси, не гексогеном ли подбелен? Закашлял пригород от оперенья стрел, белье сушить развесил всем по вере, где свой особый путь червяк проел, а высунься — в своем ли он гомере? Охранник в семечках, как ледоход, устал от кладбища громоздкой прикушенной слезы — ее вот-вот засыплет дарственной коростой. Нет на засыпку мира без вражды, прицел куда-то вниз талдычит, неловко перекрестятся вожди, дороги дембельны, а телок пруд пруди за серым склоном молодых табличек... ПРЕДВЫБОРНЫЙ ШТАБ Продамся подороже за черный самый нал — в спичрайтерах пока что никто не умирал. Штабные половицы дрожат от секретарш — сей омут новоросский хорош и тем, что наш, и брызгами базара за первым же углом, где фейхоа задаром, а родина потом. Базар полувоенный, вопрос не разговор, секреты цвета хаки, священной жертвы хор — все скомкано дочерним восходом к потолку, с потомственным ковчегом из “Слова о полку...” вопль мокрого платана растаскивать листом, а родина блатная туда же и потом... Она шиньон напялит и джезву наклонит шипеньем провожальным на сочинский гранит, зальет тремя нулями по древу словесы, на зимний час довертит циничные часы, поторопив безумца за то, что слитно врем — и разогнутся доски при нашем деловом, при треске, при отрыве насмешного тепла, душа в кофейной лире, ты правильно легла, отмучилась горами, зайдя за волнорез, ты камень отвалила, где с метиной, где без, с просторами штабными и пеной наголо ты правильно обнимешь — меня, а не его.