Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2002
ЗАКАТ Ягода вышла — осталась у кустика Скука кювета. Музыка вышла — осталась акустика В сердце поэта. Ах, не горюй, мой товарищ единственный, Жизнь торовата — Красною ягодой в зелени лиственной — Солнце заката. Луч уходящий, что ягода дикая, Радостью пышет, — Это закат, в сердце медленно тикая, Музыку пишет. . . . Каких ты ждешь Вестей или подарков? Прошел и дождь, По-старчески прошаркав... И жизнь прошла Вполголоса, вполслуха... Метраж угла, Да времени краюха... ЗИМА Дыша недвижными ветрами, От ворожбы своей нема, Стоит стоймя в оконной раме Мучнисто-меловая тьма, — Ни звездной синьки на мольберте, Ни утреннего багреца. У этой дуры, как у смерти, Провалены черты лица. Ей ни к чему ни злость, ни жалость, Ни отворотное питье, Так отчего дыханье сжалось Не за себя, а за нее? Да неужели так же точно В той стародавней стороне Белей известки потолочной Стояла я в твоем окне? ПОСЛАНИЕ ФАЙЛУ Ах, дорогой мой Файл, рыжий мой новозеландец, У вас не погода, а вечнозеленый глянец, Рванул не за тем ли ты в теплую зону мира, Чтобы забыть, как в России зимою сиро? Бывший наш Федя, мне нравится твой характер, Легкий, как ветер. А у меня — что кратер, — Выбросит лаву и сделает пеплом критерий: Не горевать и не считать потери. Еще я живая. Лишь мертвые страха не имут. От страха я все наши беды пытаюсь свалить на климат. Как же наладить нормальную жизнь в отчизне, Если полжизни тьма и зима полжизни? А для убийств и краж чем не погодка? Так говорю, поскольку я патриотка. Так и пишу из холодной в теплую зону мира, Где ты не виршами занят, а варкой сыра. ГОЛОЛЕДИЦА Хранитель певчих сил и памятных примет, Носитель легких крыл и стоптанных штиблет, Ты так меня забыл, как будто меня нет Среди живых и мертвых. Но это не упрек, а оторопь на льду, Где, не жалея ног, как время я иду, В котором и самой себя я не найду Среди живых и мертвых. . . . В этом новом столетье зима, что тюрьма, — Ни заначки зерна — лишь снегов закрома, — Мышиная жалость. Где веселья зерно? задержалась зима, Да и я на земле задержалась весьма, Весьма задержалась. И в зиме задержалась, а реки бегут... И в уме задержалась, а птицы поют, — Кто звонко, кто хрипло... Наконец, отмотала я зиму, и тут К заоконью на несколько майский минут, Очнувшись, прилипла. В емких лужах промеж огородных ухаб Неподвижно соитье фисташковых жаб — Лишь ходят под горлом Голубые жабо... — Я подробностей раб, — Веет беличьей былью от елочных лап, От рифм — протоколом. Мне б — свободный стишок! Но как будто бы мхом Обросла я, как пень, регулярным стихом. А вот для японцев Хор лягушек милей соловьев над ручьем — Но об этом я вскользь... Просто третьим лучом Пасхальное солнце Разморозило мысли — и мысли летят Мимо милых японцам квакушьих рулад К родным виртуозам. Я в зиме задержалась, но в майском бору Под псалом соловьиный блаженно умру В обнимку с морозом. . . . В лесу, где не бытует эхо, Где лето — как в зиме прореха — Мой утлый дом. Собака лает, ветер дует, Мотыль порхает, хмель колдует, — Всяк при своем. И в это лето гость случайный Не станет ни лучом, ни тайной В моей судьбе. Ель цепенеет, реет птица, Пространство млеет, время мчится, — Всяк по себе. И если вдуматься подробно, — Ничто друг другу не подобно: Часы — ходьбе, Стрельба — грозе, прореха — лунке, Слеза — росе, ресница — струнке, А я — тебе. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ Раз в году, но навещай мою могилку, — Два пиона вставь в литровую бутылку — (У меня от них не будет аллергии — После жизни ощущения другие.) — Может быть, душа под видом махаона Будет лакомиться пряностью пиона. Не забудь на камень бросить горсть пшеницы — Может быть, моя душа под видом птицы Поклюет зерно, попьет из лужи воду И споет тебе молитвенную оду. А в оградку вставь один иль два конверта, Может быть, моя душа под видом ветра Письмецо забросит в дом, раздвинув шторку: Не забудь еще про веник и ведерко... . . . Утро сегодня встало не с той ноги — Вот и стучит по коже отечных туч, Вот и заладил дождь, от его нудьги Вышел из строя птичий скрипичный ключ. Птицы умолкли, не слышно даже ворон. Но если вслушаться в однообразный звук, Можно услышать времени перегон В новое нечто, затеянное не вдруг. Новое нечто растет из явлений двух — Суши и неба. А над третьей средой, Море морщиня, Божий витает Дух, Как и витал над самой первой водой. Тут-то и слышится времени перегон В новый потоп на быстром нашем веку. Глупая мысль приходит к тем, кто умен, Что же приходит в голову дураку? Ну для чего мне вообще какой-либо ум, Если я вижу потопной воды круги? Под дождевой, почти барабанный шум Я безусловно встала не с той ноги. . . . Больше всего привлекает вода — Это усвоила раз навсегда Солоноватая память плода. Всякий раз кажется, в море входя, — Выйдешь на берег, как будто дитя Из материнского лона, хотя Знаешь отлично, что это прибой Вытолкнет душу из голубой Тьмы на песок, от ракушек рябой. Если к тому же у моря рожден, Водной утробой ты заворожен С первых шагов до своих похорон. Как же не плакать от моря вдали В пыльный подол сухопутной земли? Матерь, прапамять мою утоли! ЛЮБОВЬ Не в райском саду, а в хаосе Нашлось для меня дупло. В паучьем путаясь гарусе, Смотрю сквозь дождя стекло На лес и гнезда соседние, На твой оседлый уклад, Известия слышу последние, Как тысячу лет назад. Опять погибель предвещана, Как тысяча лет тому, Когда не птицей, а женщиной Была я в твоем дому...