Опубликовано в журнале Арион, номер 1, 2002
. Полузакрытые сентябрьские глаза. Картошку откопав, мы медленно уходим в землю: Торчат повсюду руки, бьются тени — мелькнет и гаснет под ногами, Лишь женский силуэт один дрожит в прозрачном воздухе и тесном. А всю неделю шли дожди. Теперь вот скачет Козленок алый по небу, но так далеко. Но тут у нас холодный свет и синий, Да зайцы рыжие в лесу, да лают где-то птицы. . Где-то крыши запорхали, Где-то дом несется мимо И с размаху на колени Припадет и зарыдает. Синева легла на лица Перепутанных прохожих. Только девочки смеются, Отлетая в мерседесе. Пыль в очах, и под колеса Пыль на стенах и деревьях, И холодный раскружился В октябре бесшумный ветер. И растрепанные домы Убегают в перспективу И свободно и бездумно В воду падают, как птицы. . Как тряпка мокрая, в шкафу зерцало виснет. Рукой прозрачной провела по стенам Машина, возвращаясь, видно, С ночной попойки — И закачались, зыбкие — как будто в корабле Плывем, а не летим в планете. Змеятся рыбы между звезд, галдят И трогают лицо руками. Какой тут сон! Крылатый мальчик Один лишь спит, прикрыв две чудных ночи — Два глаза, полных звезд и ветра. Дыхание скитается по стенам. В ночном поезде увожу сына на Урал, в чужую семью Мальчик руку положил На затылок мне. Смеется. Пролетают города. Далеко горит звезда. Поезд вьется сквозь туман, По снегам к востоку мчится. Весь вагон во сне храпит. Проводник один не спит. Вон фонарь легко поплыл От окна, вращая глазом. Провода кругом висят. Далеко наш Ленинград. Где-то бегают за водкой, Заедают бутербродом. Окна темны. Ночь тиха. Нет, не слышно петуха. На колени встану. Вьюга Бьет крылом по мерзлым окнам. Тени бегают с мешком Вдоль перрона прямиком. Словно Дант в снегах России. Ты ль, Вергилий, пальцем тычешь Мне в окно? Туман, туман. В нем повис подъемный кран. Крик. Опять вагон трясется. Тени гибнут. Фонарями Разукрашено окно. Вспышка. Крик. Опять темно. Так и едем. Храп на полках Запредельный, как за Стиксом. Только мальчик мой живой мне кивает головой. . Совсем во мраке потерявшись, На лестнице рябой и полной мыла, Где двери брякают, как пьяный дворник, И пляшут по углам нагие сквозняки, Я жду тебя. Стучат копыта. Мелькнуло злое за углом чужое платье. И вот летим. Направо. Вверх. Над крышей. И снова падаем, звеня стаканом. В постели слушаю радио Дожди в Испании, дожди в Париже, И нервно бегают по улицам вороны. Француз лопочет, бьет крылом испанец, Европа, что поделаешь, Европа. А здесь в постели Петербургской тихо. Далеко дремлет лампа на столе, пылятся книги, И рукопись ворчит, скрежещет буквой, Как будто не моей рукой возникла. Поет, вздыхая, темный итальянец В приемнике, от гордости раздутом. Но вот Москва далекая вплотную Придвинула лицо и громко дышит.