Леонид Костюков
Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2001
Леонид Костюков
АНТОЛОГИЯ КАК ВОПЛЬ
Очевидно, что по «степени избранности» текстов антология занимает крайнее место в ряду, где другое крайнее место занимает, например, восьмая книжечка стихотворений некоего поэта Верлиброва, изданная малым тиражом. Естественно было бы подумать, что за этими крайними геометрическими позициями стоят две полярные задачи. Восьмой сборник Верлиброва — его подчеркнуто личное дело, очередной этап его внутреннего упорядочивания и приращения продукта. К читателю эта книжка имеет довольно слабое отношение. Во-первых, их (судя по тиражу) предполагается физически немного; во-вторых, наверное, они как-то знакомы с предыдущими семью книжками. В итоге получаем узкий профессиональный кружок плюс родные и знакомые. Камерное, негромкое высказывание.
Антология — судя от противного — имеет в основе замысла мощный импульс и желание пробиться к возможно дальнему читателю. По крайней мере, выйти за пределы круга литераторов. Захватить, приобщить. Отчетливые и громкие высказывания, лежащие в основе отдельных текстов, состраиваются в громкий звук, вопль. Если обратиться к стилистике любимого россиянами сериала «Скорая помощь», литераторы как бы стоят над телом читателя. Он, мягко говоря, в пограничном состоянии. Восьмая книжка Верлиброва в этой метафоре соответствует просроченному горчичнику. Антология же — мощному разряду. Ну как, пополз синус на осциллографе? Пока нет. Кажется, мы теряем его.
А то, что мы его теряем, общеизвестно. Самые прозорливые предсказывали эту утрату еще в звездный час «толстых» журналов, когда они все кинулись на возвращенную литературу, приобрели миллионы временных читателей и потеряли десятки тысяч постоянных, давно освоивших всю эту «запрещенку» в сам- и тамиздатских вариантах. В этой гонке «толстяки» окончательно утратили необщее выражение лица и ослабили связь с современной литературой. В итоге, когда вал с золотыми рыбками схлынул, совокупная литературная старуха осталась у разбитого корыта.
Изменилась и ситуация чтения. Если одним словом описать состояние современной России, то вместо карамзинского воруют, не утратившего, впрочем, своей актуальности, на первое место выйдет устают. Устают все: везунчики и неудачники, богатые и бедные, оставшиеся в социализме и шагнувшие в капитализм. Чтение на 90% отошло в сферу пассивного отдыха, пролистывания в метро. Дистрофичное внимание читателя через механизмы рынка вызывает к жизни жидкие и примитивные тексты, где на страницу приходится один сюжетный ход и ничего больше. Чтение как сотворчество почти не актуально.
В этом самом почти и заключается дистанция между реанимацией и моргом. К литератору приходит его старый во всех отношениях друг. Когда-то они вместе учились в строительном, теперь друг торгует железобетоном. Литератор откладывает в сторону альманах «Окрестности Ясенева». «Ну как?» — интересуется железобетонный магнат. — «Ничего, любопытно». — «Дай-ка взглянуть». — Перед тем, как дать взглянуть, литератор смотрит на экспонаты альманаха глазами своего друга. Это как июньский полдень после ночника. Нервно пролистав, находит одно стихотворение в девять строк. Вот. Друг читает его раз, другой. — «Слушай, очень неплохо. А что у этой девочки есть еще?» — Литератор медлит. У девочки найдется пара внуков, но таких ярких и насыщенных стихотворений, пожалуй, больше и не припоминается.
Может показаться, что мы далеко ушли от темы антологии, — напротив, мы, описав дугу, как раз к ней и вернулись. С некоторой точки зрения, литератор составляет антологию для своего железобетонного друга. Друг отнюдь не безнадежен. Он никогда не ловился на Асадова и вполне умеренно торчал на Евтушенко. Читал Бродского, Тарковского и «Альтиста Данилова». Его вкус слегка заржавел от неупотребления, но отнюдь не дик. У него просто нет ни времени, ни сил, ни доброй воли сортовать несортовые вишни или, тем более, искать жемчуг в навозной куче. Эту работу за него должен проделать составитель, представитель литературного цеха.
Мне кажется, что в основу отбора должен быть заложен этот самый иной, посторонний взгляд. Предусмотрен скорее невнимательный и уж никак не ангажированный внешний читатель. Составитель может попытаться сфокусировать его внимание — но не дешевыми масскультурными ходами, а концентрацией качества текста.
С этой точки зрения, поэзия лучше подвержена антологизации, чем проза. (Исключение — сверхкраткий рассказ.) Принцип антологии в отношении захвата читателя — шквальный огонь. Если ему не понравились даже три стихотворения подряд, это еще не страшно. Инерция интереса гонит его дальше. А два больших неувлекательных рассказа подряд — летальный исход. Заметим, что тут идет речь не о заложенных в замысел провалах, а о чисто субъективных вкусовых различиях между читателями. Составитель поработал в идеале в полную силу, для него антология оптимальна. Он не поставил ни одного текста по посторонним соображениям (полнота, историчность и т.п.). Но у конкретного читателя наступают дисконтакты в непредсказуемых местах. Надо, чтобы они были преодолимы.
Может быть, кому-то следующее соображение покажется второстепенным, и все-таки — антология должна быть не слишком велика и не слишком дорога. «Строфы века» Евтушенко имеют массу внутренних недостатков, но все они меркнут перед внешними: слишком объемно, слишком дорого. Сомневающийся, колеблющийся, коматозный читатель, кого и должна захватить и приобщить антология, просто отшатнется от этакого кирпича. Разве что если получит его в подарок, тогда найдет ему применение.
Наконец, надо бы оставить для внутрицеховых разговоров оценки типа «интересно» и «любопытно». На некотором уровне профессиональной деятельности если не получилось ни трагично, ни мощно, ни трогательно, ни умно, ни страстно, то уж наверное выйдет любопытно. Тем более, что собратьям многое любопытно: и кто скрыт за фигурами персонажей, и откуда цитатка, и куда понесло автора на этот раз. Категория интересного буксует в деле отбора одного из сотни. Интересного больше, чем требуется, а самое интересное разительно отличается от самого лучшего. Полнота сопереживания исключает интерес. Чтобы было понятнее: когда твой ребенок болеет, вряд ли тебе интересно, выздоровеет он или нет. Именно тут, на мой взгляд, корни тотальной неудачи поэтического раздела «Самиздата века» — в этой антологии многое интересно и даже загадочно (в смысле составительского произвола), но почти ничего не пробивается на более серьезный эмоциональный уровень. Результат представляет из себя нечто среднее между коллекцией мертвых бабочек и авторефератом для внутреннего пользования.
Можно было бы продолжить перечисление. Но тут все явственнее один висячий вопрос: а зачем он нужен, этот полумифический внешний читатель? Нам вроде бы и без него неплохо. Да и не царское это дело — навязываться каким-то лохам.
Ответим в стилистике армянского радио: мы не знаем, зачем нам читатель, но в таком случае не знаем, зачем нам и антологии. Лишний раз перетасовать тексты, уже известные внутри цеха по отдельности?..
Остается, впрочем, свободное пространство для разнообразных антологий-курьезов, экзотических проектов. Один любитель многие годы коллекционировал разнообразные упоминания о спине под общим заглавием «Back in the USSR». Почему нет? Это похоже на сетевые системы поиска — задал слово и получил, по сути, антологию. Это любопытно.
Но, стоя над полутрупом и вглядываясь в мерцающие экранчики приборов, ожидаешь большего.