Владимир Щадрин
Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 2000
Владимир Щадрин
ЛЕСНАЯ ЗАУТРЕНЯ
Птицеловы, не ждите ловитвы.
Птицы день начинают с молитвы;
коноплянки, лазоревки, пеночки;
по Триоди нотного пения
(дар Святого Афона);
нав два клироса; антифонно;
на заветный слетевшись кусток;
на коленях; лицом на восток;
осеняя себя крестным знавмением;
за ны, люди, Богу не знавемые;
за отпавших Того благодати;
всяку тварь обрекших страдати;
“Не воздаждь, Господи, по деловм им;
наипаче же — птицеловам”.
В ОКРЕСТНОСТЯХ ИГНАЛИНЫ
Вплавь по лесному озеру в сопровождении стрекоз.
До ближней полосы кувшинок и обратно.
С охапкой снежных длиннохвостых роз.
Предстать перед тобой. Быть понятым превратно…
И так не раз, не два. Но многократно.
Всю жизнь.
С ЖЕНОЙ
И птицы нас, и рыбы угощали
вином и сливами, и всякой чепухой.
Над озером мы сели. Под ольхой.
А им подумалось — зашли на чашку чая.
Ну так все взбалмошно. Ну так невероятно.
Что прямо солнечно и птично в голове.
И рыбно под ногами. Так приятно,
что даже люстры зазвенели на траве.
ЧЕГО-НИБУДЬ БЫ ДРУГОГО
Вот ведь что…
У подруги супругиной, Риммы Семенны;
то есть, в смысле, у сучки ее — серебристого пуделя Ирмы;
а точней, у племянницы сучкиной — Лонны
бабка есть — медалистка Клё-Клё, спит за ширмой…
Ну буквально, портрет своей тетки Иветты,
урожденной О’Клер…
Так вот, можно не это?
ГАЗЕЛЬ
Вою, вою и вою, Господи.
А, чего, собственно, вою, Господи?
Да брат, несчастный и слабый, Господи.
А у него умерла его баба, Господи.
. . . …А голос — набок накренился,
и муторно не по летам…
Где этот ангел мой хранился?
Где полетал?
УВЕРТЮРА
Валторна всходит из-за моря.
Свежеет музыка зари.
Неспешно звуки в звуках моя
за чуть приподнятым драпри,
помалу весь оркестр небесный
вникает в нотные листы…
По эту сторону от бездны
в мое кашне вникаешь ты.
