Марцелиюс Мартинайтис  	ВИДЕН С НЕМЕЦКОЙ УЛИЦЫ Видно, как я выхожу из дома, как запираю двери, прохожу подворотню, улицу - 				невиновен.  Я виден сквозь шторы, сквозь лобовые стекла, витрины, из детской коляски, закусочной - 				невиновен.  Я виден бездомной бродячей собаке, цыганке, голубю, полицейскому, монахине, бакалавру, нищему - 				невиновен.  Я виден спереди, сбоку, сзади; сантехник из приоткрытого люка видит подошвы моих ботинок - снизу. - А сверху я виден одинокой вороне на обезбоженном куполе - 				невиновен.  Я виден вечером из дома напротив, в освещенном окне - у холодильника, на коленях, словно в молитве перед маленьким светящимся алтарем - 				невиновен.  Видно, как я выключаю свет - всю дневную память, как отхожу в темноту - 				невиновен. 				 НАЙДЕННЫЙ НА СВАЛКЕ СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ Свадебный снимок. С младенцем. Первые зубки. Девочка. Чуть позже. Белое (до╒ полу) платье. С цветами. Причастие. Храм. Та же самая - но уже подросток, некрасивая, долговязая.  Уроки фортепиано. Балетная школа. Скрипка, прижатая подбородком (от музыки вялая грудь). Скорое девичье созревание. Нежная шея. Внимательный взгляд. А глаза! Осторожная ретушь. Мужчина. Жесткий воротничок. У алтаря. Фата.  Та же самая. Двое с младенцем. Вырвано. Чуть постарше, уже пожилая. С мальчиком. С девочкой, возле состава. Ученическая виньетка. Девочки в ряд. С поляками у трибуны. Вырвано. Мужчина с гармошкой. Погоны. Тесная комната. Свадьба.  Все меняется. Северное ледовитое небо. Бараки. Та же самая женщина.  Другой мужчина. Лесная просека. Горы бревен. Вагон. Женский хор. Темные,  плохо проявленные фотографии. Сын в новенькой форме. Строй солдат. У свежей могилы.  Вырвано. Женщины. Та же самая и помоложе, дочка. Другой мужчина. Дети у елки. Веранда. Рядом с автомобилем. В дюнах. Другой мужчина. Вырвано. Первые снимки в цвете. Два старика. Над ними - стенные часы, календарь, фотография в рамке.  Вырвано. Старуха в темной одежде, одна. И окно. Вырвано. И дальше - пустые листы.  НА ВИЛЬНЮССКОЙ ЯРМАРКЕ. КАЗЮКАС Куплю на ярмарке у Казюкаса белую сахаром запорошенную деревенскую церковь, у старьевщика приобрету знакомый большак, тетрадку  по чистописанию, простреленную давней травой.  На прилавке, рядом с разными сладостями, есть и мой дом. Теперь он приветлив и ладен, а когда-то - чернел и трещал от злости.  Один такой домик нарочно куплю для Калнуяй, с шоколадным колодцем, сахарными журавлями и съедобной девочкой из начальной школы.  Среди верб, покрывал, полотенец разыщу вышитый клевером хуторок, полный пчелиного гуда, отличу на пластинке твой голос, пахнущий земляникой.  Я тебя приведу обратно по новенькому большаку, на асфальте расправим вышитый клевером хутор. Раскинемся на покупной траве - и услышим, как поют из пластинки усмиренные смертью деревни, собранные в единую родину.  	ТРОИЦА Повсюду не заперто. Солнце в зенице неба. Бог неподвижен.  Ничего, кроме дня. Кладбище! И на кладбище - день!  Чуть колокол - поля и поляны обращаются в христианство.  Могилы и небеса переполнены правотой. И они неподвижны.  Жду содроганья, бессилен и слаб перед мертвыми, и не умею вновь обернуться камнем.  	К ВОПРОСУ О БЛАГОНАДЕЖНОСТИ При содействии матери и отца 	я был завербован жизнью в 1936 году. С тех пор не прерываю сношений с действительностью, особенно с ее тайными сторонами, 	которые доступны только поэзии (и то не всегда). 	 При помощи тайнописи я вербовал возлюбленных, секретными взглядами я влиял даже на их походку, на состояние кожных покровов, тембр голоса, запах и вкус. Используя скрытое наблюдение, я накапливал данные об их полусне и полуяви.  Я добился доверия, искусно применяя подтекст, прикрывая истинные намерения любовью к природе, нежностью к бездомным собакам, книгам и музыке. Все это - при постоянной оглядке, боязни провала, забвении любимых умений, смене мест, подозрительности, лицедействе.  В номере паспорта зашифрован мой генетический код. Знаю, что по нему я буду опознан только Всевышним. База моих генетических данных хранится в родных могилах, Литва, Расейнский р-н, дер. Калнуяй, 1,5 м ниже уровня жизни... Там ключ ко всему.  Мои пособники - души умерших, чьим прикрытием выступали бродяги и женщины; их шифровки я находил в стихах, словарях и картинах.  Мои стихи - идеальный способ вербовки, - у меня имеются связи в Стокгольме, Осло, Таллине и Москве (слово "Кукутис" - типичный шпионский шифр)... Суду я готов сообщить подлинные фамилии, адреса, как и когда стихи работали с агентурой.  Как вам известно, я поддерживал тайные контакты с животными - так я намеревался воздействовать на повадки людей. Практикуя посев, поливку, подкормку, я сообщал растениям сведения о зарождении, развитии, росте, приобретенные мною в процессе зачатия, воспитания, размножения, потребления и т.д.  Уже обнаружено, что в подполе я укрываю картофель. Каждой весной я прячу в землю горошины, которые, прорастая, повинуются лунному свету - их чувственные мембраны реагируют на разговоры мертвых.  Вот так, господа. Что же касается мелких провинностей, я бы просил беспокоить лично Господа Бога. Там самые верные сведения.                       Переводы Г.Ефремова