Евгений Карасев
Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 2000
Евгений Карасев ПЛАТА ЗА ПРОЕЗД Сидя в тюрьме, за стенами которой пролегала трамвайная линия, я с тоской вслушивался в звуки города, как зверь, оказавшийся в загоне. И мысленно перебирал, за что бы я выменял счастье проехаться в звонком вагоне. Дорогой автомобиль, дачу у теплого моря, неслыханную денежную сумму, фарфор, картины, редкие монеты - я отдал бы, не задумываясь, если бы имел все это... Спустя много лет, восторженный до обалдения, я катил в долгожданном трамвае, как в гуще праздника. "Стоимость проезда - три копейки", - прочел бесценное объявление. И не затруднил себя подсчетом разницы. ПОД ЕЛКОЙ В лесу всюду каплет, мокро, и только под старой елкой сухо, как дома. Многолетние опавшие иголки выцвели до желтизны охры и напоминают гостеприимно расстеленную солому. Я раздвигаю колючие лапы, сцепившиеся, как клешни краба, упругие, трудные. И представляю, будто карабкаюсь на последнее судно. Я оказываюсь в сокрытом уголке, защищенном еловой мощью, как воздух храма ладаном и миррой. Здесь не сквозит, не мочит. И ничто не связывает с тонущим миром. Встревоженная моим появлением местная живность вскоре утешилась, продолжив прерванные было хлопоты. Мне кажется, я всю жизнь мечтал о таком убежище среди вселенского потопа. ШКОЛА Выписывая постановление на отказчика в зоне, начальник отряда объясняет (у каждого свои заботы): накормлен по норме, одет по сезону, беспричинно не вышел на работу. Какая отточенность формы! Слово воспринимается и на глаз, и на слух! У этих наставников в форме я учился стихотворному ремеслу. БЕССИЛИЕ Сидя на передних сиденьях в тесном трамвае, старуха рассказывает о житье-бытье. То ли глухая, то ли желая докричаться до людей, рассказывает о душевных и телесных травмах - громко, с беззубым присвистом, как выдыхающийся чайник, забытый на плите. Я стараюсь не смотреть в сторону несчастной, отвлечься на другом, но бабуся, видать, именно меня выбрала за главного сострадателя. И сквозь многоголосый гвалт до моего слуха доносятся ее нацеленные стенанья. О сыне, умершем, не оставив внуков, и как жутко жить одной в четырех стенах. Пассажиры входят, выходят, не обращая внимания на шумную старушенцию; некоторые даже достают что-то из сумок и невозмутимо кушают. А мне кажется - едущие и не занимают вовсе эту одинокую старую женщину - ей нужны только мои уши. Она вкогтилась в меня, как коршун, как упырь. Я мысленно отбиваюсь от нее своими бедами, последствиями неладов с законом. И, израсходовав весь свой словоблудный пыл, трусливо выскакиваю из вагона. ∙ ∙ ∙ Памяти Галины Безруковой, тверской поэтессы Ты жила среди глухих - глухая лестница, глухой двор, глухая соседская городьба. Ты читала свои стихи, но никто не слышал тебя. Ты чувствовала боль деревьев, с которых содрана кора, различала краски, казалось, утраченные. Ты была на цвета щедра, но рядом толпились незрячие. Хотя монету, ускакавшую под ноги, слышали. Ложку не пронесли мимо рта. Поровну всё у Всевышнего, мудра Его доброта. ЗАГАДОЧНОЕ БОТАЛО Как-то мальчишкой я заплутал посреди топкого болота. И, пугаясь дотемна не найти ближайшего крова, вдруг явственно услышал глухое погромыхивание ботала. Будто рядом пасется корова. ...Я различаю шумное сопенье, выдыхаемое из ее ноздрей, сочный хруп скусываемой с силой травы. Значит, где-то неподалеку жилище людей! Не надо терять головы!.. Обрадованный, я устремился на звуки пасущейся животины, как на голос хохлатки куренок. Расступалась осока, слабела цепляющаяся за ноги тина - я выбрался из хлябей, так и не обнаружив таинственной буренки. И позже, уже блукая на путях уркаганов и глотов* в гуде пьяного кагала, я нередко улавливал звяканье загадочного ботала. Что это были за сигналы?.. В ПОДЗЕМНОМ ПЕРЕХОДЕ В подземном переходе, выставив двухъярусную клетку - вверху котята, внизу щенки, прижатые друг к дружке тесно, - мужик в одежке ветхой занял бойкое место. Длинные взъерошенные патлы; руки, дрожащие, как неокрепший желатин. На клетке надпись: "Возьмите крошек бесплатно. Или подайте на корм для беспомощных животин". Под боком другой попрошайка в поисках сострадания предъявляет публике физию, изукрашенную какой-то заразой; недалече неустанно кланяется еще один юродивец. В противовес соперникам мужик с клеткой демонстрирует не телесные язвы - младших сородичей. В его гулкую кружку звонкие монеты падают значительно чаще, чем в жестянки страшилы и постоянно бьющего челом человека божьего. И дело здесь не в нищенском счастье - в чувствах прохожих. Корысть ли тут, как и у горемык увечных, или и впрямь кудлатый дядя болеет за четвероногих душой? Как бы там ни было: расчет на запас у людей человечности в случае с клеткой - большой. ПРИСТРАСТИЕ Я не люблю дорог главных - размеченных, отороченных. От них устают глаза, как от круга игрального. Меня тянут проселки, обочина. Рыбку можно половить, поохотиться; ягода держится до последнего. Здесь чувствуешь себя первопроходцем, на шоссе с указателями - чьим-то последователем.
