Ольга Иванова
Опубликовано в журнале Арион, номер 3, 1999
Ольга Иванова
Мне снился нынче группенфюрер Штирлиц. . . . — А вы давайте, девочки, без лишних.
А то мы тут уже полдня — о вечном.
И портвея уж выпили, и пива,
и плавно пересели на водяру,
и с кантианства — на картезианство,
и с Мальборо скатились до Петра,
а там и Беломор не за горами… —
они шутя сказали нам с Анютой
и выдали по крохотной штрафной.
И спели а-капелла «Карменситу».
Однако вскоре выпали в осадок
и кто куда попадали в отрубе,
как листвие увядшее с ветвей.
И до утра лежали штабелями
на каменном полу…ни портвея не трогали, ни пива, А мы с Анютой
но бытия тщету осознавая,
красивыми качая головами,
мы дорогую огненную воду
глушили до рассвета из горла,
закусывая грамотно и молча.
И больше не ворочались в гробу
несчастные Рене с Иммануилом.
Сияла ночь. Луной был полон сад.
Ворочался в гробу Маркиз де Сад.
Как сказал августейший Сократ, . . .
сполоснув речевой аппарат
сорок первой цистерной вина, —
я не знаю, увы, ни хрена.
Так и я, господа юнкера,
бормотой исцеляя с утра
сволочное свое естество,
не канаю, увы, ничего.
Но доподлинно знаю одно:
это — жизнь. Это то, что дано
наблюдать, осязать, обонять.
Чтоб о ней ни хрена не понять.
Это вечная мира мигрень.
И над ней — небеса набекрень.
И под нею — земля ходуном,
без намека о мире ином.
Это вечная паника крон
с неизменной грызнею ворон.
Плюс интимная музыка сфер
с подоплекой в 700 атмосфер.
Это тризна вечерних огней
над чумною оравою дней,
еженощно казнимою на
гильотине здорового сна .
Это виттова пляска твоя
на шальном сквозняке бытия.
Да любви вороватый глоток.
Да расплаты крутой кипяток.
. . .
Он чистил зубы пастой Блендамед.
Графиня изменившимся лицом
бежала к пруду. Это было круто.
А в Пентагоне резались в буру,
вкушая флер-д-оранж и «Быть добру».
Но в этот миг раздался глас народа:
«Теперь — Горбатый! Я сказал — Горбатый!» —
и все они сыграли в одночасье
обратно в ящик. Ночь была нежна.
Молилась ли я на ночь, Дездемона? —
спроси чего попроще, юбиляр.
Но вот что я скажу тебе, хотя
до времени прошу держать в секрете:
получишь полис — будешь полисмен.
А там и Третий Рейх не за горами.
И ночь нежна, и танки наши быстры,
и гул орудий слышится вдали.
Мы ничего конкретно не имели
в виду того, что не имело смысла.
Но почему, скажите, почему,
ну, почему так хочется порою
(все сказанное ниже — непечатно,
а пауза рекламная — поздней),
и почему везде — одна засада,
и почему подстанция не пашет,
и почему всегда совсем раздета
та женщина, которая поет?
Умом ее, вестимо, не понять.
Да и аршином общим не измерить.
Но где три литра лучшего рассола
с-под мной надысь открытых помидор?! —
увы, тиха украинская ночь.
Абзац. Грузите апельсины бочках.
Все люди — братья. Жизнь полна сюрпризов.
Погода — дрянь. Шельмует циферблат.
Любите ближних. Пейте кока-колу.
Сидите прямо. Уходя, гасите.
На поручни не ставьте. Не забудьте
использовать. Не стойте под стрелой.
Да здравствует великая держава!
(Аплодисменты зрительного зала.)
Цветы — в такси. Такси — к Националю.
Finit a la comedia. Отбой.
. . . К сожаленью —
день рожденья…
Мне подарили книгу «Сопромат».
Мне подарили пару попугаев.
Всего одну пластинку Толкуновой
и сапоги, которые малы.
Мне подарили, будто невзначай,
комплект белья (без бирки, но зато в пакете).
Билет в «Большой» (с аналогичной помпой).
Хорошего знакомого из Тулы.
Электродрель. Оранжевую шляпу.
И бронзовую голову Вождя.
Я до утра от радости рыдала.
Вот только жаль, что мне не подарили
ни одного трамвайного билета,
ни одного футбольного мяча,
ни одного бюстгальтера в металле,
ни одного — десятого размера,
всего одну пластинку Толкуновой
и сапоги, которые малы.
А также жаль, что мне не подарили
ни одного врача-ветеринара,
ни одного филолога-русиста,
ни одного подателя сего,
ни вши, ни сколопендры, ни верблюда,
ни гайки, ни отвертки, ни шурупа,
ни милицейской форменной фуражки,
ни переписки Грозного с Арманд…
…Но не жалею. Не зову. Не плачу.
Не выхожу один я на дорогу.
Не истерю. Не прыгаю с карниза. —
Моя душа надеждою жива
на то, что это дело поправимо.
Что мне мои товарищи и братья
все это, может быть, еще подарят.
На День Шахтера. Или Рыбака.
Подарят мне канистру самогона.
Подарят мне собаку Баскервилей.
Еще одну пластинку Толкуновой
и сапоги, которые кирза
как раз.
Подарят мне Иосифа Кобзона.
Подарят мне Вождя наполовину.
Подарят мне Его же — по колено.
А может даже — целого Вождя!
Из жизни отдыхающих
Темнеет аллея приморского сада.
В натуре экзотика. Юг.
Я очень спокойная, только не надо.
Неплохо б, амиго, без рук.
Он очень, конечно, занятная штука,
курортный роман-облизон.
Особенно если с башлями не туго
и бархатный это сезон.
Особенно если все это — не с места
в карьер, и тем паче — без драм,
но в свете хотя бы частичного въезда
в досье отдыхающих дам.
Куда прилагаю вот эту транзитку.
Мы в полном цейтноте, увы.
Я еду на воды — лечить щитовидку.
Гастрит. Истерию. Коклюш и чесотку.
Берлин и Варшаву. Орел и Каховку.
И цели мои — деловы.
