Вступительное слово и перевод Валерия Липневича
Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 1998
Алесю Рязанову выпала редкая в наше время роль реформатора. За четверть века, прошедшие от выхода его первой книги, пейзаж белорусской поэзии кардинально переменился, и в немалой мере благодаря Рязанову. Хотя и с запозданием, но белорусская поэзия вышла к опыту мировой литературы — и смогла добавить в нее кое-что свое. Его стихи переведены на 50 языков, его книги вышли во многих странах. Что говорить — имя вчерашнего почти диссидента стало чем-то вроде визитной карточки сегодняшней белорусской литературы.
Творческий путь Рязанова — это не только реализация в слове, но и труд по изменению литературной ситуации, установлению в ней иной системы ценностей. Поэт признается: «стихи рождаются не из властного «хочу» а из беззащитного «хочется».
Беззащитное «хочется» — признак творчества. Именно в нем «царит нечто высшее, некий животворный излишек, освобождающий поэзию от ремесла».
Поэзия Рязанова наблюдательна и тесно сплетена с повседневным человеческим бытием. Поэтому так много печальной мудрости в его взгляде. В последних книгах Алесь Рязанов являет читателю слово в его первоначальной библейской цельности, не разделимое на стихи и прозу. Он как бы возвращает поэзию к тем временам ее мудрого детства, когда увидеть и понять означало, в сущности, одно и то же.
Валерий Липневич
Алесь Рязанов
* * *
Сгустился туман
и окна домов
стали глазами
простора.
* * *
Высокие деревья —
они одни
всегда помнят
о себе.
* * *
Жадная глина —
даже с нищего
норовит стащить сапоги.
* * *
Ладят гнезда грачи.
Ветки, обломанные ветром,
возвращаются снова
деревьям.
* * *
Нахмурилось небо
и глубина
возвратилась округе.
МИТИНГ
По снежной громоздкой дороге с малой дочкой своей медленно иду в местечко.
Еще издали вижу: митинг — у самой дороги, на голом поле, слышу встревоженный гомон.
Верховодит ксендз — мой былой товарищ со времен молодости и вольнодумства с ясным и острым обликом, похожим на серп месяца — то ли растущего, то ли на ущербе.
И слова, что он теперь произносит, острые, словно лезвия; проводят они на теле простора упорные, резкие линии и строго разделяют слушающих на две половины.
В центре местечка, у магазина, также толпятся люди. «Его надо повесить! Он — вредитель», — звучат одни голоса. Другие перечат: «За что? Не он виноват во всем, а вон те…» — и пальцы показывают вверх.
Долго стоим здесь, но все напрасно: машины с хлебом нет как нет. И только когда начинает смеркаться и на лиловом небе всходит сверкающий месяц, расходимся по домам.
С дочкой за руку, с порожней котомкой за плечами подаюсь той же самой, занесенной снегом дорогой, назад.
Ничего уже не слышно, не видно, уже окончился митинг, но там, где он был, на голом крестьянском поле, оттаяла земля.
* * *
надежда навырост
порожний полдень
распахнут
желтый
одуванчик
Перевод В. Липневича