Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 1998
•
Блок, Ахматова и другие, выступавшие в одно время с ними, издавали свои книги стихов поначалу мизерными тиражами. Блок стоял над машиной, когда печаталась его книга, следил, чтобы не напечатали лишнего экземпляра и чтобы тут же при нем рассыпали набор. Он и поэты его времени больше всего боялись девальвации поэтического слова и вообще искусства литературного творчества.
В недавнем прошлом все было наоборот. Поэты всеми доступными и недоступными им средствами пытались добиться больших тиражей, хотя, казалось, должны были бы добиваться совсем другого, заботиться о том, чтобы они, эти тиражи, были меньше, скромнее, чем хотели бы того издатели. Не думаю, что подлинных ценителей, хоть сколько-нибудь настоящих любителей поэзии стало от этого больше.
И, может, пришла пора вернуть книге ее истинную цену?
•
Анна Андреевна Ахматова, когда ей прочли какое-то стихотворение, которое ей, скорее всего, не понравилось, деликатно сказала автору:
— Этого стихотворения я не поняла. Но я ведь тоже имею право чего-нибудь не понимать!
•
Талант может осуществить себя единственно только в соединении с характером. Вот почему самое главное, что отличало Смелякова, например, это — твердость его, твердость характера и духа. А люди мелкие, маленькие и ничтожные, которых эта его твердость приводила в смятение, усиленно распространяли о нем легенду как о человеке трудном и невозможном.
•
«Плесните колдовства в хрустальный мрак бокала». Слова, подобные этим, должны были бы повергать в обморок человека с мало-мальским вкусом и слухом. Однако же ничего похожего ни с кем из нас не происходит.
•
Репин говорил, что хлеб портретиста самый тяжелый, потому что каждый портретируемый хочет видеть себя красивее, чем он есть.
•
Сталин был, конечно, очень большой остряк. Узнав от Рокоссовского, что тот, в сорок первом, перед тем как получить назначение на должность командующего 16-й армией, долгое время находился в тюрьме, в «Крестах», вроде бы соболезнующе вздохнул, похлопал того по плечу и сказал:
— Нашел время, когда сидеть!
•
И все-таки мир меняется сам по себе, независимо от того, куда его пытаются вести те или иные персонажи.
•
Киплинг сказал: «Когда начинается война, первой жертвой надо считать истину».
•
«Когда легенда пересекается с историей, всегда побеждает легенда». Не знаю, откуда это, но это так. Потому что нет ничего сильнее мифа, и нет ничего беспомощнее правды, когда она пытается бороться с мифами.
•
Я всю жизнь между двух огней и уже по одному этому никому не нужен.
Не нужен потому, что никогда не примыкал и не хотел примыкать ни к одной из не столько враждующих между собой, сколько извлекающих из этого противостояния для себя какую-то пользу групп. Отними у некоторых из этих людей принадлежность к той или иной стае, от них ничего не останется.
Расул Гамзатов, встретивший меня в ЦДЛ, желая, как видно, сказать мне что-нибудь приятное, назвал меня «отдельно стоящей саклей», чем, не скрою, очень обрадовал меня.
•
Наверно, лучше всего об искусстве слова, о писательском нашем труде, сказали древние: нужна простота без простоты.
•
Совсем еще молодой человек, по фамилии Белорусец, запомнился мне своими стихами, в которых была всего лишь одна строфа:
На фоне вечной бутафории
Вещь очевидная весьма:
Фальсификация истории —
И есть — история сама…
Молодец, хотя и излишне категорично!
•
На подоконнике сидит кот, на ветке за окном — птица… Затаясь, я слежу из глубины комнаты.
Разве это не чудесно и разве это не удивительно!
•
Надо уметь отсекать, чтобы пустой породой не заваливать ту руду, которую добываешь.
•
Дело было в Латвии. В одном стоящем на берегу реки, основательно разрушенном снарядами доме мне случилось обнаружить замечательно редкий экземпляр Библии с иллюстрациями Доре. Я долго не расставался с ним, носил его в моем вещевом мешке, и там, в Латвии, где мы какое-то время воевали, и в Польше, куда нас потом перебросили. И привез бы его домой, вернулся бы с ним с войны, если бы мои сослуживцы по редакции дивизионной газеты, за то время, пока я находился на передовой, не переменили свое месторасположение, не перебрались, не перебазировались на другой участок, не подтянулись поближе к другим тылам дивизии, и не бросили там, где мы стояли, этот мой вещевой мешок со всем, что в нем находилось.
Я очень жалел и теперь жалею об этой утрате, потому что очень хотел его, этот экземпляр Библии, привезти с войны. Может, думаю я, многое по-другому сложилось бы у меня в последующей жизни, да и само Святое Писание знал бы я намного лучше, чем знаю его теперь…
•
Поколение людей, отлученных от книги. Мы еще даже не можем предполагать, что из него выйдет!
•
Одна и та же мысль не приходит к нам дважды в одних и тех же словах, в одних и тех же выражениях.
•
Писатель замолчал. Не значит ли это, что он меняется? Гумилев говорил: «Древние уважали молчащего поэта, как уважают женщину, готовящуюся стать матерью».