Опубликовано в журнале Арион, номер 2, 1998
* * *
Ежедневно прилетает,
чиркнет когтем о карниз,
щебет слабенький вплетает
в замороченную жизнь,
эта птичка-невеличка
клонит голову хитро,
и знакома, и привычна,
точно свастика в метро.
ОДЕССКИЕ ТЕРЦИНЫ
Старуха Рейф всегда была стара,
другой ее никто уже не помнит,
негласная старейшина двора,
она с утра уйдет из душных комнат,
сметает в палисаднике листву,
подвяжет ветку, Барсика покормит,
пройдет граблями в смешанном лесу
из алычи, плюща и шелковицы,
затем очки поправит на носу
и развернет офсетные страницы
«Коммуны Черноморской», чтобы вслух
начать ее как раз с передовицы.
Пока она читает, все вокруг
колеблется — идут круги от камня —
включаются движение и звук:
отъедут занавески, стукнет ставня
и донесутся с улицы гудки,
прибой толпы, а там и «вира-майна».
День начался. Воздушные мелки
его тотчас расчертят на квадраты,
неловки пальцы маленькой руки,
они еще ни в чем не виноваты,
нет прошлого в отсутствие вины —
ни опыта, ни страха, ни утраты.
О годовщине мировой войны,
о подвигах, о доблестях, о славе
в газете речь. И мне слова слышны,
видны очки в пластмассовой оправе,
тяжелый гребень над седой копной —
трофей, добытый в городе Бреславе.
Ни музыка, ни смех, ни шум дневной
не отвлекут теперь ее вниманья,
отгородясь газетой, как стеной,
она погружена в воспоминанья…
И во сто крат реальнее Вчера,
чем то, чему уже не дать названья.