Глеб Шульпяков

.  .  .

А.В.

Ты живешь в тупике у Казанского, скажем, вокзала.
Из окна — сто дорог, но тебе их, конечно же, мало.
Ты считаешь ворон и, дойдя до полсотни, наружу
собираешься выйти. Твой голос охрип. Ты простужен.

На дворе три старухи с вязаньем, конечно, не в креслах.
Рассуждают о муках похмелья, а вовсе не крестных.
На стене, что ни цвет, то должно быть сам Фиораванти,
и ты шествуешь мимо купить себе к вечеру кьянти.

Ну польстил, ну не кьянти. Скорей всего что-нибудь типа
“Изабеллы”, что славно врачует твой комплекс Эдипа.
Помнишь, все эти типы, эдипы, оресты, улиссы, энеи —
парни как на подбор, но, видать, как и мы, ротозеи:

упустили Елену, просрали, прости меня, Трою
и за все поплатились своей же дурной головою.
Так что жизнь в тупике у Казанского, скажем, вокзала
ну не рай. Ну и что. Только рая нам здесь не хватало.

.  .  .

Три четверти июня позади.
Бессонница. Включи ночник, найди
таблетку на столе и полстакана
воды, сырой, как проза графомана.

Бессонница. Семь бед. Один в ответ
три четверти луны пропил сосед.
Другой пытался срезать на погоны
звезду, но ростом мал и чтит законы.

Стучат часы, скрипит кровать, бежит песок.
На прочность проверяет мотылек
твое окно плюс собственные крылья;
пикирует над ухом комарилья.

И третий раз дойдя до сотни, ты
сквозь зубы, матерясь, суешь в штаны
босые ноги, думая, что лето
любил бы ты, когда. И ждешь рассвета.

.  .  .

Вот когда за окном (неразборчиво) времени суток
и пейзаж сильно трачен российской словесностью, жуток,
под окном шелестит то ли дождь, то ли новое время,
а словарь, не моргнув, выдает только “семя” и “племя” —
вот тогда вспоминаешь законы забытого жанра:
что когда я был (пропуск), я (пропуск) по имени Жанна,
а потом был (абзац), все смешалось (цитата) и что-то
в этой датской державе (пробел), словно жизнь идиота…
Что пейзаж портит синтаксис — это, пожалуй, не ново.
лезет в строку соседский балкон, как (отточие) слово,
выплывают из памяти длинной цепочкой предметы
в алфавитном порядке (стакан газированной Леты):
материк, Мелеагр, золотая мадера, Медея…
Все смешалось (курсив). Снова некому (врез). Холодея.

.  .  .

Л.К.

На фоне моря белый венский стул
и ты — в пейзаже времени упадка
вечерних волн. Рельеф сведенных скул.
И детская песочная лопатка.

Когда ты здесь, то красное вино
идет вдвойне, и горько пахнет солью.
Когда ты здесь, мне все разрешено.
И пляж изъеден солнцем, словно молью.

Закат на море! классика времен
трагедии. И молча глядя в точку,
я вижу не тебя, но цвет — и в нем
твой силуэт. И я не ставлю точку