Юрий Кублановский
Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 1997
Юрий Кублановский ПОЛУСТАНОК Илье 1 Мир лет сто одинаков пристанционный - и в хижинах и бараках рано зажглись огни. Так же ползет, морщинясь, с крыш снеговой покров; тот же идет, волынясь, зов из иных миров. Поводья в алмазной саже натянутые туда, где жизнь по губам помажет. Махровая лебеда лепится к стеклам, травы изморози звенят, если идут составы встречные и подряд. Словно в необозримом поле у Городни Третьего рейха с Римом Третьим грядут бои: сшибка оккультной рати с заповедью в груди бьющейся: "Бога ради, только не навреди". Больше гадать не буду, ибо ответ один: просто сдают посуду после сороковин праведные потомки, зарясь на снегирей. ...Надо б звезде соломки тут подстелить скорей, чтобы не больно падать было ее сюда пеплу - со снегопадом смешанному всегда. 2 Чтобы могли глаза видеть всё честь по чести, надо отъехать за Вологду верст на двести. Там садовод-мороз с каждой верстой прилежней; каждый барак зарос флорою жизни прежней. Сообразят дружки, и проберут до дрожи пьяные матюжки устюжской молодежи; и при наличье звезд хмурит смиренно лобик, ибо подсчет не прост, виды видавший бобик. ...Затемно пестик тронь тут рукомойника - так же суха ладонь, как у покойника. Словно через фрамугу умершему за пять лет перед этим - другу стало, что мне сказать: будто в урочный час за морем хвойных копий не постоял за нас грешных святой Прокопий. Только возьмется за сердце тоска такая, тут и проклюнется первая жизнь... вторая... С кровом им помогли прошлых веков времянки, неоприходованной земли сонные полустанки. 3 На старом фронтонце убогом вокзала заметно едва название места: Берлога, хоть значится Коноша-2. Как будто тут, в скрюченных клеммах цигарок раздув огоньки, прошли с пентаграммой на шлемах на мокрое дело ваньки. И с веток снесенное хрипло шумит вразнобой воронье: погибла Россия, погибла. А все остальное - вранье. Плеяда любезных державе багровых и синих огней блестит в темноте - над ужами сужающихся путей. ...Но если минуту, не дольше, стоит тут состав испокон, с три Франции, если не больше, до Коноши-3 перегон, считайте, что сослепу, спьяну прибившись к чужому огню, отстану, останусь, отстану, отстану и не догоню. Чтоб жизнь мельтешить перестала, последние сроки дробя, довольно тянуть одеяло пространства опять на себя. ОГОНЕК Под парусами снежных осыпей с простертых лап, когда светает или становится еще темней, куда ж нам плыть?.. Никто не знает. Одни по насту задубелому целенаправленно дворняжки бегут, как - черные по белому - из той прославленной упряжки, когда пустынями Антарктики, где день еще не начинался, при полыхании галактики Колчак на помощь Толлю мчался. И заносили хлопья крупные буссоль, планшеты, строганину. Во сне и под двумя тулупами знобит или толкает в спину невероятное грядущее с его любовью, с послерасстрельною, несущею стремниной - подо льдом - к зимовью. …Багровый, добела оранжевый в снегах покорных, должно быть, оторвался заживо от тех - что возле чудотворных, то в чаще навсегда скрывается, то вдруг соскальзывает с ветки, то нестерпимо разгорается в грудной, тряпьем накрытой клетке, на склонах кладбища - под стать крылу - дрейфует огонек купины. И стало слышно где-то около как раскатились в детстве по полу рождественские мандарины. ПАМЯТИ ВАЛЕРИЯ АГАФОНОВА Открытого космоса сгустки, туманностей тусклый распыл за стенами нашей кутузки, которую он подсинил. В опорках затекшую ногу заносишь порой за порог и грудью торишь понемногу несущийся встречно поток. Как много всего за плечами у нас: и начало конца, и барский дурдом со свечами, где машут и машут с крыльца. Недаром с дыханьем неровным подальше от этих миров свою Паранойю Петровну на воды возил Гончаров. ...То вдруг осыпается сверху мерцающий пепел комет, то юркнет в пруду водомерка, оставив серебряный след. То сердце взаимообразно обвально застыло в груди всего-то в вершке от соблазна, какого? - разведай поди. . . . Твои глаза смиренные, стальные глядят в окно сквозь падающий снег. И улицы полуживые от русел вымерзших до основанья рек отличны разве выхлопами гари, когда зеленый свет; в палатке-крепости смурной пассионарий торгует выпивкой, надев бронежилет. На явку здешнюю - былое хороня от тех, с кем лучше разминуться, - поостерегся б я когда-нибудь вернуться на склоне дня, в привычной тесноте от снега отряхнуться; ни в нетерпении скорей к столу подсесть, ни, вытянув на свет бумаги лист безгласный, вдруг записать стишок ни с чем не сообразный, ни шепотом его, ликуя, перечесть... На всем лежит твой взгляд стальной и ясный.
