Вступительное слово и публикация Марины Тарковской
НЕИЗВЕСТНЫЙ ТАРКОВСКИЙ
Опубликовано в журнале Арион, номер 4, 1996
НЕИЗВЕСТНЫЙ ТАРКОВСКИЙ
Вероятно, для большинства любителей поэзии в этой публикации Ар сений Тарковский предстанет в неожиданном ракурсе. Все знают, сколь стро гий авторский отбор претерпевали его стихи, включенные в сборники. А тут — шутливые экспромты, отнюдь не предназначавшиеся для печати. Но и в них — Тарковский.
По собственному выражению Тарковского, стихи он начал писать «с горшка». И не удивительно. Отец его — Александр Карлович — хотя и служил в банке, был профессиональным «человеком пера»: журналистом, поэтом, переводчиком поэзии; к тому же человеком веселым — писал шуточные пьесы и смешные стишки для домашних.
Вообще в семье Тарковских стихи были естественной формой общения. Друг другу адресовались стихотворные записки и письма, в стихах за печатлевались семейные события, радостные и грустные. И эту привычку Ар сений Тарковский, уже поэт, сохранил до конца жизни.
Особенно много подобных посланий писал он в юности. Жанр этот через поэзию прошлого века, уводит нас к древним авторам. В экспромтах Тарковского естественно возникают то «онегинская строфа», то изощренный акростих, то форма классического сонета. За шутливым фасадом нередко прячутся переживания весьма глубокие. Таков, к примеру, публикуемый ниже «Сонет пригласительный», вместивший в себя не только изящно зарифмованный адрес поэта, но и намек на переживаемую им драму: за два года до того была «зарезана» его первая книжка стихов. Тарковского надолго зачислили только в переводчики… Впрочем, стихи, даже шуточные, сами говорят за себя.
Марина Тарковская
Арсений Тарковский
1926. Октября 10 дня. 20-ая верста.
Москва.
Нате, князю Гоге, vic Nicola
Из своего уединенья
Вам шлет поклоны и привет,
Друзья любви и наслажденья,
Ваш друг, затворник и поэт.
Московской жизнью утомленный,
Он поселился — благосклонный
К ленивой сельской простоте —
Почти у леса — на «Версте
Двадцатой» — глупое названье!
Хоть было бы — «Двадцать одно».
Напомнило б тогда оно
Мне прошлых лет очарованье,
Далекий Елисаветград
И милых дней беспечный ряд;
«Палас», «Америкен» и новый
Тот ресторан, что держит Бранд,
Где к вечеру, на все готовый,
Нас ожидал официант,
«Сильнее смерти», «Баядерку»,
Всю «Коломбину» и «Венгерку»
Из Жильбера… Звенит стакан,
Давно мой милый Гога пьян,
По приказанью Николая
Скрипач безумствует. Но вот
Встает и медленно идет
К дверям мой Гога. Исполняя
Заветы дружбы — с ним идем…
…в «Америкен» — и снова пьем.
Пора, пора угомониться, —
По вечерам — за пассиянс
Покойной бабушки садиться
Да слушать бабушкин романс
За тонкою стеной; что нужды —
Что этот мир — большой и чуждый —
Забудет нас? Зато какой
Мы ласковый найдем покой
В своем родном уединенье,
Где возвратит нам память вновь
И нашу первую любовь
И юность в легком сновиденье,
Где нас под тихой сенью ждут
Свобода, тишь и мирный труд.
Юрию Никандровичу Верховскому
СОНЕТ ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ
Слугой размеров стихотворных, строф и Созвучий был я много лет подряд,
Лез на рожон и черту был не брат, —
Боялся лишь застрять на апострофе!
Я видел правду не в стеклянном штофе,
А в ней самой. Теперь, как говорят, —
Я — переводчик; — и просить Вас рад
Приехать к нам не на стихи: на кофий!
Я мало на Парнасе волховал.
Не мало есть возвышенностей в мире, —
И новый адрес мой: Коровий вал,
Дом 22, квартира же — 4.
Быть может, есть Парнас, да не про нас.
Коровий вал — вот это мой Парнас.
14 сентября 1948.
Сочинил А.Тарковский, дорогого Юрия Никандровича ожидающий с любовью и нетерпением.
Вере Звягинцевой
Мы знаем друг друга давно, В течение десятилетий.
Твое молодое вино
Состарилось. Что ж, все равно,
Его уже выпили дети.
И дети растут у детей,
Мускат закипает в подвале,
И юности милой твоей
Вино их, быть может, хмельней,
Но чище по цвету — едва ли.
Подумаешь — тоже беда, —
А я не боюсь непогоды?
А я не скриплю в холода?
И все-таки ты молода,
Как Фет в девяностые годы.
Есть молодость — всякой другой
Щедрей и влюбленней, и это —
Как тот бубенец под дугой,
Как первый снежок под ногой,
А старости нет для поэта.
И ты — как дитя средь детей
По древнему праву, так значит,
И музе счастливой твоей
На свете светлей и теплей:
Она и от горя не плачет.
Ноябрь 1964.
А. Тарковский сочинил с любовью под день рождения Веры.
Растопырив, как портфели, Крылья мокрые свои,
От весны осатанели
Служащие воробьи.
Начинается с рассвета
Министерское житье,
Сумасшедшая анкета —
Чьи вы, чей ты, чья и чьё?
Без описки, без подчистки
Чешет секретариат,
И стрекочут машинистки
Так, что литеры летят.
Сам начальник в каждой луже
Начищает серебро,
Чистит верное оружье —
Вечное свое перо.
И пока на белом свете
Воробьев не перечесть,
Пред анкетами в ответе
Перья Восемьдесят Шесть.
Пусть вопросник свой старинный
В клюве принесут и мне —
Напишу: я воробьиный
Сослуживец по весне,
Архивариус апреля,
Переписчик всех ручьев,
Регистратор всех проталин,
Регистратор:
Воробьев.
1 апр. 1960
КОММЕНТАРИИ
Адресаты первого послания — Юрий Никитин («князь Гога»), его жена Наталья (Ната) и Николай Станиславский («виконт Николя») — друзья Тарковского по Зиновьевску (в прошлом — Елисаветград, после — Кировоград), где он родился и где прошло его детство и ранняя юность.
«Двадцатая верста» — прежнее название нынешней станции Баковка по Белорусской ж.-д., где Тарковский снимал квартиру. Этому времени посвящена его поэма «Чудо со щеглом».
«Палас», «Америкен» — рестораны в Зиновьевске.
Юрий Никандрович Верховский — поэт, переводчик, литературовед.
Вера Клавдиевна Звягинцева — поэт, переводчик.
Публикация и комментарии М.Тарковской
