Перевод с нидерландского и вступление Анастасии Андреевой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 2020
Стихотворения фламандского поэта Виллема Рогхемана уже публиковались в российских журналах, а в 1998 году, в Москве, был издан его сборник «Воздушный пловец» с блестящими переводами Дмитрия Сильвестрова. С тех пор на родине поэта вышло более десяти его новых книг, стихи переводились на многие европейские языки и публиковались за рубежом. В предлагаемой вниманию читателей подборке стихи, вошедшие в две последние книги «Конец авангарда» (2016) и «Сейчас — уже в прошлом» (2018).
Поэзию Рогхемана отличает насыщенность образами, многосмысловая нагрузка текста, экспрессивность, сочетающаяся с тонкой иронией. Это стихи-размышления и стихи-картины одновременно. В них много неожиданного и нового, при этом очевидно глубокое понимание и следование литературным традициям мировой культуры. Если использовать определение подлинного произведения искусства, которое дает Герман Брох в своем романе «Смерть Вергилия», то можно сказать, что поэзия Рогхемана – рождающая. Она не только дарит читателю эстетическое удовольствие, но и незаметно меняет угол зрения, меняет что-то в самом процессе мышления, открывая таким образом возможность для рождения нового восприятия мира.
Я попросила Виллема Рогхемана написать для этой публикации несколько слов о том, как он сам видит поэтическое ремесло, чем для него является поэзия. В заключение привожу высказывание поэта. Думаю, что это поможет читателю лучше понять и его стихи.
Поэзия — это вид искусства, точно так же как классическая музыка или живопись, и безусловно столь же значима. Она не имеет прямой социальной необходимости, но должна расцениваться как привилегия. Жизненно важная привилегия, потому что без творчества человеческое существование не оправданно.
Материал поэта — язык, что создает огромные трудности, потому что для работы им используются те же слова, которые каждый использует в повседневности. Но поэт использует их совершенно иначе. Не для практического общения, а для создания произведения искусства, которое могло бы взволновать или по меньшей мере смутить читателя, и тем самым навести его на размышления. Отсюда вытекает и существующее глубокое заблуждение насчет поэзии. Большинство людей не читает стихов, потому что «там же ничего непонятно». Они, по всей видимости, ждут, что поэзия им что-то сообщит, как сообщает газета или письмо. В то время как поэт в стихотворении пытается открыть новые возможности языка для его воплощения.
Существует множество эмоций и оттенков ощущений, которые человек не осознает. А когда это все же случается, он не может до конца понять, что с ним происходит, потому что эти переживания еще не были названы. Тогда он просто говорит: «Для этого у меня нет слов». Задача поэта найти эти слова.
Воображаемый двойник
В то время об этом не могло идти речи.
Никто не видел, куда он дел его тело.
Скорее всего, не было никакого тела.
И все-таки, все-таки…
Видимо, он не посмел выйти из зеркала.
Или спрятался внутри тени, испугавшись,
что его растерзает безжалостный свет.
Теперь только ночь может прикасаться к нему,
укрывать его своим темным зимним манто.
Когда звери начали ходить на двух ногах,
они сошли с ума, написал здесь кто-то.
Он просыпается в чужой постели и понимает,
что никому не снятся такие сны, как ему.
Verba valent usu[2]
Слова лелеют — это старое правило.
Пока дождь идет в наших садах,
кто-то читает им вслух весну.
Слова устаревают и забываются.
Становятся руинами речи, утратившей
смысл, глазницами в темноте.
Кто-то с прозрачным лицом
видит гротеск лунного света.
Полнеет улица, словно женщина,
и ребенок превращается в сатира.
Занянченный, он слушает под рокот
вулкана мертвые голоса из Помпей.
С тех пор ничто больше не однозначно.
Подделку не отличить от оригинала.
Сердце пропускает удар, и еще
одна секунда стерта с циферблата.
Первое утро уже надвигается
с резко засвеченным восходом солнца.
В каждом повторении есть что-то новое.
Зеленый
Зеленые знамена иллюзии трепещут
обнадеживающе на фасадах зимних дворцов,
возникает легкое движение во времени,
которое дымом отражается в зеркале —
картины всевозможных средневековых болезней,
снова явленных как дань почтения музам.
Человек тогда был сведен к латинскому слову,
к странице молитвенника, к недоразумению,
закутан в ангельские одежды английских купален,
купелей, со скопищем благочестивых мыслей,
устремленных к исправлению тени мира
на фотографическом негативе памяти.
Ничего другого не осталось, кроме желания,
и воздух был внезапно пронизан зеленым,
повсюду наступило лето, полное аномалий,
как в фантастической повести, в собрании снов,
как в партитуре совершенной ночи, наполненной
звуками, которые якобы дарят блаженство.
Все, что дарит мысль
1
Ха, теперь воображение высоко пылает.
Ты можешь все себе представить, все ощутить.
Идеи прорастают, как глухой сорняк,
окаменевшему голосу наперекор.
И, обретая форму, обретают жизнь.
И усмехаются на горе своей древние боги.
То, что дарит мысль, принимаешь благодарно:
результат деления или возведения в степень,
глагольную форму, восклицательный знак после
вопля отвращения, заключенный в кавычки
абсурдный диалог и даже одинокую концовку:
и так далее.
Кто-то разорвал завесу реальности
и смотрит туда, где спрятались сны.
Это освобожденный, изображенный мир.
Все, что когда-то было придумано, обманывает
до сих пор, будь то Гринвичский меридиан,
тропик Рака, яблоко Ньютона или шпаргалка.
Стихи Оуэна еще плывут по Эйзеру[3].
Вода пытается определить свои черты.
Ко всему безучастные, две темные нимфы
шепчутся у окна. Шесть платанов глубоко
задумались над значением скукоженных слов,
таких как гипотенуза, теорема Пифагора.
Сегодняшний день вступает в свои права.
Прерван бесконечный сказ Шахерезады,
из-за ее слов появилась расщелина в небе,
и хрупкие облака вскричали от боли.
Проснувшийся народ рукоплещет лунатику,
но тут его пантомима предается земле.
Кто-то возносит свою сияющую тень,
а тишина, сбегая, уносит его речь.
Русалки, мотыльки, единороги —
под мантией любви все приходит в движение.
Пальцы солнца прощупывают Землю.
В земле все истинно, а также все напрасно.
2
Да, воображеньем предоставлен шанс,
но прошлого обтрепанный подол мешает,
и автор запинается о внутренние рифмы.
Мотор заводится, и набирает скорость текст.
То, что другие сделали до нас, сокрыто
в тишайших залах брошенных библиотек.
Потому что поэт есть дух, имеющий пять ран,
чья память распадается на фрагменты,
как антикварный сервиз на черепки,
хранящие следы прошедшей жизни.
Его пути — это пути отчаянья.
Все мы становимся жертвами времени.
Вчерашний день канул в болоте веков.
Отчий дом стоит теперь, покосившись,
заволокли сомнения горизонт.
Все движется к пределу бытия,
и от риторики молчания боль во рту.
Истина выставлена на показ.
Во тьме расстояний проявляются
световые годы.
И мир начинает ныть, как старомодный,
богобоязный клок земли,
страшащийся всего, что может распуститься словом,
страшащийся всего, что дарит мысль.
3
Любая мысль наделена существованием,
и все, что называешь, становится видимо,
даже когда названия не имеет.
А ты присутствуешь там в полной мере?
Нет, вынужден остаться невидимкой,
не вычисляемым на долготе времен.
Желание достигнуть переправы или
найти любовь в военном городке под утро.
Всю ночь идет без остановок поезд.
Заветным кажется название конечной.
Стихотворение — квадратный корень сна.
Сбегает лунатик из своего кошмара.
Город — это поющие фальшиво джунгли.
Нет ничего, что недоступно мысли.
Редакция выражает благодарность Виллему Рогхеману за любезное разрешение безвозмездно напечатать его стихи на страницах журнала.
[2] Слово сильно в действии (лат.). В толковом словаре нидерландского языка дано следующее определение этого латинского выражения: «Слова имеют те значения, которые оправданы их использованием». (Здесь и далее — прим. перев.)
[3] Английский поэт Уилфред Оуэн принимал участие в сражениях и был убит во время Первой мировой войны. У реки Эйзер, рядом с городом Диксмёйде в Западной Фландрии, проходили ожесточенные бои, в которых погибло много бельгийцев. В память об этом установлен памятник — Башня на Эйзере.