Поэтический метареализм на страницах журналов весны 2020 года
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2020
В эпоху диалога культур поэт уже не может довольствоваться объективными данными о предметах и явлениях — внутреннее существование человека, индивидуальные версии пространства и времени главенствуют над всем и успешно вытесняют традиционное художественное сознание на задворки. «Я-модель» мира все чаще выражает себя в формах метареализма — одного из ведущих направлений не только русской, но и мировой литературы.
Напомним, что в основе метареализма (метаметаморфизма), направления, возникшего в конце 70-х — начале 90-х годов прошлого века, лежит развернутая метафора, становящаяся ключевым механизмом построения реальности, организации ее по стихийным законам языка и природы. Несмотря на то что границы этого явления сейчас размыты, с целью методологического обоснования выбора авторов и подборок для этого обзора выделим два опорных момента: во-первых, упомянутые в статье Сергея Чупринина «Что за сложностью?..» стремления метаморфистов к затемненности смысла и «соединению в пределах одного стихотворения, а часто и одной строки демонстративно «далековатых понятий»; во-вторых, определение Михаила Эпштейна, согласно которому смысл метареализма сводится к созданию стоящей за видимой реальностью множественной «метареальности». При этом сама метафора может быть определена как «смещение в иное», «бросок в возможное».
Ведущие журнальные платформы в той или иной мере отражают закономерность развития и становления этого явления в литературе.
При этом настоящий обзор не преследует цели показать метареализм в чистом виде, поскольку подавляющее большинство современных авторов работают сейчас на стыке разных направлений, иногда даже диаметрально противоположных.
Тем не менее очевидно, что, кроме Жданова, Парщикова и Еременко, а также причисляемых к метареализму Ильи Кутика, Татьяны Щербины, Марка Шатуновского и некоторых других, многие пошли по этому пути. Создание универсальной метафоры, обладающей мощным созидательным потенциалом, продуцирование альтернативной реальности — основополагающие признаки, которые позволяют говорить о творчестве некоторых авторов в рамках указанного направления.
Вот что, в частности, показывает статистика журнальных публикаций за «весенний семестр» 2020 года. Из мартовской периодики особенно выделяются в этом плане две публикации: подборка Александра Петрушкина «Слепые пятна» (опубликовано в журнале «Зинзивер», № 3 , 2020) и стихи Евгении Извариной «Ливни за колыбелью» («Урал», № 3, 2020).
О стиле и языке Александра Петрушкина уже многое написано, в том числе в журнальной периодике. Трудно не согласиться с Игорем Паниным и Борисом Кутенковым, которые отмечают в качестве характерной особенности его поэтической речи нарочитый уход от назывной функции языка в сторону невнятных звукоизвлечений, камлания и шаманизма. Петрушкин концептуален и метаметаморфичен одновременно. Он не особенно заботится о внешнем впечатлении, и его образный ряд, основанный на первичных ощущениях, представляет собой особый угол видения мира в процессе его становления. В подборке «Слепые пятна», присланной автором в редакцию «Зинзивера» в декабре 2019 года, как раз представлены эти «неудобоваримые» для среднестатистического читателя и далекие от очевидности словесные ряды, семантическая целостность которых выражается только в своеобразном сближении внешней и внутренней речи (скобочная конструкция неслучайна). Вообще этот стиль очень напоминает шпионскую шифровку, скрывающую один текст внутри другого. Достаточно прочитать этот «шифр в шифре», отделив выделенный черным шрифтом текст от простого, чтобы получить чистую эманацию — причудливо сконструированную автором мифологему мира, как будто вырастающую на почве уникального стиля японского хокку:
* * *
записка [ладони]
набирает себя из Бога-машины
* * *
белой стеной
стоит как женщина
мира вокруг
скоро проявится
небо
на пленке
деревьев
В подборке Евгении Извариной «Ливни за колыбелью» («Урал», № 3, 2020) отчетливо видна объединяющая функция метафоры, по смыслу и ассоциативно сближающей свойства абстрактных явлений и предметов материального мира:
иссиня злы на выносе трамвая
полозья слов
когда белеют губы, продлевая
подледный лов
наивнейших вещей тысячелетья
Об этом «сближении отдаленных значений» пишет и Юрий Казарин, отмечая в качестве одного из ключевых достоинств поэзии Извариной стремление избегать «зацелованных и залюбленных насмерть тропов» с целью достигнуть «первичного и главного состояния человеческого языка», находящегося в одном ряду с явлениями природы: деревьями, растениями, воздухом и т.д.
Как и Петрушкин, Евгения Изварина обречена на извечное неприятие рядовым читателем ее поэзии, прячущейся за частоколом неочевидных образов и неявленных смыслов. Но череда художественных метаморфоз, преобразующих скорость любви в «тень рыбы» и «сок дерева» или позволяющих увидеть «света водянистый кокон в ресницах полузмея-полульва», вскрывает суть метаметаморфизма, направленного на художественное преобразование герметически замкнутых внешних объектов в сторону абсолютно непрерывного и целостного бытия. Для читателя вполне ощутимы внутренняя энергия стиха и онтологическая мощь языкового преобразования мира — смещения его очевидных предметных опор в сторону неявленных и неабсолютных значений.
В апреле особенно порадовали журналы «Звезда», «Сибирские огни» и «ФормаСлов». Так, небольшая поэтическая подборка со скромным названием «Стихи» Александра Григорьева («Звезда», № 4, 2020) наводит на мысль, что порожденная и подкрепленная окказиональной метафорой стихийность поэтической речи станет основополагающей чертой нового стиля, ключевым вектором развития художественной литературы в XXI веке.
Текучие, речные стихи молодого поэта облекаются плотью природного мира, примеряют на себя его привычные формы и образы, да и сам процесс речетворчества уподобляется ритуализованным действиям в мире повседневных реалий:
Прибрежная вода — о буруне.
Короткий метр и самоповторенье.
Большое-малое стихотворенье
клюет на той и этой глубине.
Не в том ли задача метареализма, чтобы, утвердив закон мистической сопричастности предметов и явлений, низвести, а точнее, возвеличить мир до уровня его первобытного, синкретичного состояния и выразить этот синкретизм в стихийных формах языка? Александр Григорьев блестяще справляется с такой задачей, все так же пренебрегая чувствами и мыслями не приспособленного к филологическому чтению читателя.
Но не стоит забывать о том, что метареалистическая поэзия провокационна в основе своей и не ограничивается конституированием реальности применительно к самому автору — она настойчиво привлекает к этому процессу всех окружающих. Такое провокативное построение текстов характерно для Леты Югай, чья подборка «Лопнула тетива» вышла в журнале «ФормаСлов» в номере от 1 апреля 2020 года. Метаморфизм Югай — это, по сути, уже нечто большее, чем просто метафора. Это мифологическая организация пространства, в котором есть верхний и нижний ярусы, свой нифльхейм и муспельсхейм, связанные между собой как сообщающиеся сосуды, в которых «внутреннее перекачивается во внешнее». Как утверждает Евгения Баранова, один из основателей журнала «ФормаСлов», «только благодаря этому перекачиванию можно «не свихнуться в современных обстоятельствах».
Действительно, первое, с чем ассоциируются стихи Леты Югай, — это темнота и бездонная глубина. Например, для поэта Сергея Скуратовского, оставившего свои заметки о поэтическом семинаре Союза писателей Москвы, проходившего в 2019 году в парке-отеле «Ершово», стойким ощущением при чтении стихов поэтессы стало падение в кроличью нору. Для нас же это — колодец — «прозрачный студень, транслирующий темноту».
Ольга Домрачева, автор журнала «Сибирские огни», своей подборкой (№ 4, 2020) демонстрирует, как с помощью метафоры можно, выражаясь языком Ильи Кукулина, объединить различные мифологии в целостные и одновременно неустойчивые, текучие образы. Действительно, амбивалентность художественного мышления, в котором совмещаются процесс разрушения и созидания, — едва ли не главная черта метареализма.
Уже само название подборки «Говорила река» явно отсылает к теме мифологии и язычества, к милетцам и ионийцам с их учением о воде как первоэлементе бытия, источнике, из которого рождается все сущее. Что и говорить — образ реки/воды и все сопутствующие ему образы фактически определяют облик современной поэзии. В этом смысле Домрачева не оригинальна, а скорее традиционна. Но при этом подкупают эклектичность ее мышления, в котором уживаются элементы разных культур, текучесть языка и свежесть, оригинальность поэтических образов, основным механизмом создания которых является как раз метафорическое сближение отдаленных значений. При этом образы не разрозненные, а объединенные целостной авторской картиной мира:
говори о важном о всякой мелочи говори
поспевали на снежной яблоне снегири
прогоняли ветры время да память вон
и зима обступала нас с четырех сторон
Из майской периодики, вышедшей к моменту написания этого обзора, наиболее интересной с точки зрения наличия стилеобразующих черт метареализма показалась небольшая поэтическая подборка Марии Галиной «Я была на краю земли» («Волга», № 5, 2020).
Здесь особенно привлекателен процесс «остранения» реальности, дистанцирования от нее — попытка создания альтернативного, как будто вывернутого наизнанку, пространства: и знакомого, и незнакомого одновременно. С этой точки зрения характерно первое стихотворение цикла:
Я была на краю земли
Я видела такие места,
Где из глаз местных жителей выглядывает пустота,
Говорил со мной
Человек, который гонялся с топором за своей женой
Не потому, что она была ему неверна,
А потому, что это была не она. Того, кто прост,
Проще подменить существам со звезд.
К очевидному смыслу поэтического высказывания читатель еще должен будет суметь прорваться сквозь частокол неочевидных и условных реалий.
Итак, метареализм активно развивается в условиях современного литературного процесса, и показательно, что его ростки иной раз всходят на совершенно, казалось бы, не приспособленной для этого языковой почве. Но это говорит только о живучести и устойчивости метареализма как литературного явления, что очень отрадно.