Маленькая московская повесть
Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2019
Об авторе | Виктор Шендерович — давний автор «Знамени». В журнале напечатаны: «Куклиада» (№ 3 за 1998 год), рассказ «Трын-трава» (№ 7 за 2010 год), повести «Операция “Остров”» (№ 12 за 2011 год) и «Савельев» (№ 12 за 2016 год). Предыдущая публикация — «Четвёртый “изюм”» (№ 7 за 2019 год).
Это нельзя изменить, но это можно презирать.
Сенека
1.
— Смотри, — сказал один из них.
— Ох, ни хера себе, — сказал другой.
— Я, мля, думал, почудилось.
— Ага…
Они сидели на углу Бронных, за правильным столиком на террасе. Кальян тоже был правильный, на дыне с кокосом, и через пару затяжек увиденное Чумаковым растворилось, ушло… Но снаружи раздался голос.
— Это ведь гиена, да?
— А?
— Это ведь была гиена?
За соседним столиком сидела тёлка с лишними губами. Пластика не пришлась ей впору. Чумаков чуть не сказал это, но успел затормозить.
— Гиена.
— Прикольно, — сказала тёлка.
— Ну, — согласился Чумаков.
— В «Короле Льве» такие были.
— Ага.
Тёлка пригубила свой просекко, поставила бокал и протянула руку.
— Меня Лианой зовут.
— Очень приятно, — сказал Чумаков, соображая, приятно ему или нет. — Матвей.
Рука была ухоженная. И грудь вроде красивая, и ноги есть. Но лень возиться. Кальян лучше.
— Слышь. Откуда тут гиены? — спросил Гордей. Он не курил уже, а задумчиво смотрел перед собой. — Никогда не было.
— Кстати, да, — согласился Чумаков. — Это Гордей, — сказал он Лиане.
— Лиана, — сказала Лиана.
— Губы не удались, — сказал Гордей.
— Во дурак, — сказала Лиана. Гордей заржал. Девица отвернулась. Потом повернулась и сказала громко:
— Идиот!
Из-за соседних столиков посмотрели.
— Ну ладно, всё! — сказал Матвей Чумаков — им и ей, разом. Два раза он повторять не любил, такой был человек.
— Откуда гиены-то? — повторил Гордей конкретно.
— Чё он говорит-то? — истерично крикнула девица, обращаясь к ресторану.
— Завёл кто-то, — подумав, сказал Чумаков про гиену. — Вместо собаки.
— Херовая шутка. А сам где?
— Потерялась, — сказал Чумаков и понял, что сказал ерунду.
— Глобальное потепление, — сказал лысоватый со значком депутата на голубом костюме.
— И что?
— В каком смысле?
— Ну, при чём тут.
— Потеплело, они и пришли.
— О-па!
Последнее относилось к гиене. Она прогулялась по Большой Бронной, вернулась и села через дорогу от ресторана, у дома, где жил Святослав Теофилович Рихтер. Ныне, задрав ногу, тварь тщательно вылизывала гениталии.
— Счастливая, — сказал Гордей. — Во как завелась.
Из ресторанного нутра вышли официанты и пара посетителей. Все они рассматривали теперь эту картину — гиену, увлечённую процессом, остолбеневших прохожих и бритого детину-охранника: растопырив руки, тот сооружал обходной маршрут к джипу для своего босса, вышедшего некстати из итальянского ресторана «Академия», что напротив. Босс был в пижамных полосатых брюках и при девице.
Из-за угла прямо на гиену выкатился на самокате маленький чел с айфоном — та коротко огрызнулась, вскочив. Чел взвизгнул, отпрянул и вместе со своей доской воткнулся в каменную грудь охранника.
Официант с зачёсом под Рональдо рассмеялся. Лысоватый со значком, не отрываясь от зрелища, поднял руку и пальцем поманил кого-нибудь освежить бокал. Гордей с Чумаковым курили по соседству и тоже смотрели.
— Не, ну прикинь, — сказал Гордей.
Гиен видели уже на Тишинке и Малой Дмитровке — деловыми подпрыгивающими походочками они трусили мимо притихших мамаш и офигевающих клерков. В полиции начали звонить телефоны. Звонивших попросили не кричать, поинтересовались, есть ли трупы, и велели позвонить, когда будут.
В тот же день две твари зашли во двор Консерватории и легли в теньке за спиной у Петра Ильича. Было очень жарко, и одна, полежав, пошла на поиски воды. Войдя в «Кофеманию», гиена индифферентно выслушала человеческий крик, потрусила вглубь помещения и вылакала опрокинутую кем-то с перепугу литровую бутылку «Эвиан» с газом.
Прислушалась к ощущениям, подняла хвост, ощутимо пёрнула и пошла на выход.
Ее товарка по Брему, ближе к выходным, облюбовала зачем-то парфюмерный бутик в Столешниковом. (Странный выбор для животного, согласен, но я же не этолог, я только рассказываю, как было.)
Когда гиена пропахла шанелью, а посетители гиеной, менеджмент сделал попытку поговорить с полицией, услышал всё то же самое — и погнал тварь своими силами. Здоровенная самка, подпитанная электрошокером, с визгом выскочила вон и скуля поскакала по Петровке, через двойную сплошную, в сторону прокуратуры, под гудение машин и вскрики человеков.
Утром в бутик пришли из Следственного комитета. Старший следователь Порев был костист, мословат и лицо имел треугольное. Были опрошены сотрудники и изъят электрошокер, с менеджера Кузьминой взята подписка о невыезде. Охранника Янбаева пришедшие увезли с собой, и больше о нём никто не слышал примерно с месяц, да и потом ничего хорошего.
На осторожный вопрос Кузьминой, откуда в Следственном комитете узнали про гиену, старший следователь Порев ответил «от верблюда» и визгливо захохотал.
Поджарые африканские собаки потихоньку осваивались в городе, а по ночам заполняли Москву, предпочитая престижные районы в пределах Садового кольца: пруды, бульвары, элитные кластеры… Передвигались они небольшими плотными группами, и один остроумный господин на Пречистенке, проводив взглядом отряд крупных тварей, смешно пошутил, что это похоже на патруль.
Бодрый пятнистый молодняк заигрывал с прохожими, покусывая иногда вполне ощутимо, но обижаться на детей было бы странно. Впрочем, когда у старой актрисы Кузовой, в Брюсовом переулке, африканские гости затеребили, играючи, насмерть собачку пекинес, общественность среагировала сразу. По ТВЦ даже рассказали об этом неприятном случае и напомнили: собак надо выгуливать на поводке! Что за правовой нигилизм?
Ночной плач и хохот гиен не добавляли сна ни счастливым обитателям Патриарших прудов, ни славным жителям Сретенки, а впрочем, добавили им немало толерантности — лёжа в темноте с открытыми глазами, москвичи размышляли теперь о сложных отношениях природы и цивилизации…
Иногда твари забывали уйти под утро и, пованивая, продолжали валяться всем прайдом поперёк тротуаров. Люди обходили их с осторожностью, боясь потревожить покой животных. Некстати потревоженная гиена могла цапнуть всерьез, и это знали уже все.
Однажды полиция даже приехала на вызов, потому что тварь таки укусила спросонья дизайнера Петю Штапуро. А кроме гиен и ментов, все в городе знали, что Петя сидит на заказах из администрации. Он так и сказал: вы наведите обо мне справки-то. Полиция навела справки и приехала, хотя трупа ещё не было.
Приехавшие попросили Петю описать гиену.
Петя в ответ поинтересовался, не омудели ли они часом. Как можно описать гиену? Старлей полиции внимательно посмотрел Штапуре в глаза и попросил следить за речью, пообещав в следующий раз применить табельное оружие.
Поняв, что старлей не в теме, Петя поставил раздражённый вопрос в более общем плане. Он спросил: что за херня происходит? почему гиены в городе? В ответ полицейский предложил обращаться с этим вопросом в мэрию, с чем и уехал, предупредив, что дело об укусе — чистый висяк, потому что гиены все на одно лицо и фиг кого опросишь, а у нас правовое государство и презумпция невиновности.
В мэрию про африканскую напасть писали, конечно, многие — и всем писавшим, в установленный срок, пришли ответы с благодарностью за внимание к проблемам городского благоустройства и рекламой велопроката и каршеринга.
Собаки тем временем переместились всем прайдом на Садовое кольцо, облюбовав километр от дома Чехова до Триумфальной — и город, давно ползавший в пробках, парализовало наконец долгожданным круглосуточным венозным цветом.
Зная мстительный характер гиен, не все водители отваживались им сигналить, — а впрочем, и на непрерывный гуд мускулистые твари отвечали завидным спокойствием. Поднимались они далеко не с первого раза, уходили нехотя, огрызаясь и запоминая номера…
После того как по одной гиене всё-таки фиганули из травматики, прайд стала охранять Нацгвардия, и к траурному автомобильному вою над намертво вставшим Садовым кольцом добавился приятный ментовской баритон, напоминавший о необходимости соблюдать порядок. Оттуда же, из бронированных машин, гиен кормили.
В общем, всё было организовано неплохо.
Иногда, конечно, случались накладки. Так, однажды, на ночь глядя в районе улицы 1905 года, гиены загрызли насмерть гастарбайтера Турсунбекова Алишера Рустамовича, 1983 года рождения, но, по счастью, родственников у него в Москве не было, и обошлось без резонанса.
Хуже, к сожалению, получилось с Подсосенковой Еленой Петровной, 1957 года рождения, которая в субботу поехала с мужем из своего Орехова-Борисова в кинотеатр «Ролан», смотреть девятый фильм Тарантино. Как будто нельзя было найти кинотеатр поближе!
На Чистых прудах за ними увязалась небольшая группа молодняка, чисто поиграть в Африку. Подсосенков, муж, пнул одну — он вообще собак не любил. По яйцам попал этой твари и рассмеялся… А у памятника казахскому просветителю Абаю смотрит: сидят поперёк бульвара восемь гиен. И народ, главное, рассосался, потому что понятно же, что не просто так сидят.
Ну, они и уделали его. Руку отсушили, срослась потом криво. Но хуже всего, что жену, Елену Петровну, загрызли насмерть — как того таджика, только с резонансом. Упала она некстати, они сразу за горло… Ну, рефлекс, животные, какой спрос…
Пока обложенный гиенами Подсосенков кричал криком, а десятки москвичей хором, как дети на ёлке, скандировали «По-зор! По-зор!», — гиены всю Елену Петровну и порвали. Хорошо хоть, городские службы потом сработали чётко, получаса не пролежала Елена Петровна — тело убрали, пятно тёмное раствором замыли, лавандой воздух опрыскали — и снова лучший город Земли.
А Подсосенков этот возжелал потом справедливости с ужасной силой, как не местный. Отказался забирать заявление из полиции! Уж ему и так, и сяк, и русским языком объяснили: некстати это и совершенно бесперспективно! А он ни в какую — плачет и стоит на своём. Другой, говорит, жизни у меня теперь нет.
Ну, на нет и суда нет — завели дело на самого Подсосенкова, за жестокое обращение с животными. А зачем он пинал их, зачем в глаза смотрел? Нет, ну правда же. Они же нервничают, они же страдания испытывают, сколько можно объяснять?
Тут от себя скажу. Просто поразительно, до чего некоторые люди простых вещей не понимают. И сколько в них при этом злобы! Это как надо Родину не любить, чтобы портить ей по любому поводу имидж и статистику?
Правозащитники эти опять-таки, так называемые… Скандалят, Страсбург на помощь зовут… А что Страсбург, когда сам же провоцировал Подсосенков этот! У нас в городе просто так людей не едят.
Выписали ему потом в суде на Китай-городе, для острастки, штраф в сто тысяч юаней и отпустили с богом. Судья Уварова, произнося решение, не сдержала гражданских чувств, расхохоталась отрывисто посреди текста…
Подсосенков окаменел и штраф платить отказался, на принцип пошёл, — ему тогда квартиру описали, в обеспечение решения. А что делать: закон есть закон!
И повадился этот вредный вдовец, уже бомжом, ходить по Малой Бронной — по самым дорогим нам местам, где настоящие люди отдыхают, а не которые из Орехова-Борисова, да и то в прошлом. Мимо Матвея с Гордеем ходил, мимо лысоватого со значком. Рукой уцелевшей фотографию жены в лица людям совал, ужасы рассказывал, аппетит портил. Его сначала добром просили, а потом, конечно, в шею, чтобы не мешал культурно отдыхать.
Так он вернулся назавтра пьяный и сразу зашёл с оскорблений. Вы, говорит, с ума тут посходили, гиены вы, а не люди… Слетел с катушек мужик, короче — Антихриста поминать начал, потом до скреп дошёл, до солнцеликого добрался. Тут, конечно, взялись за него по-настоящему, свинтили и в психушку повезли, к шаману на свидание.
Там и теряется покамест след Подсосенкова этого, который на Тарантино в субботу пойти хотел…
2.
Буро-пятнистые, физкультурно накачанные особи с мощными челюстями ходили по городу уже месяц. Статистику происшествий они увеличивали не слишком, и Москва жила своей жизнью на зависть другим городам мира. Нежданное африканское соседство не мешало ни выставке экспрессионистов в Пушкинском, ни сезону лисичек в кафе «Virgine» на Покровке, и каршеринг работал исправно, и в метро всё время появлялись новые зарядки для гаджетов…
Хорошела Москва, с каждым днём хорошела! Порой казалось: уже некуда, ан нет — зубы стиснет и ещё похорошеет.
Иногда только какая-нибудь тварь заходила в летнее кафе и испражнялась там с диким запахом, а полдюжины других крупных тварей садились в это время у столиков и внимательно смотрели в глаза посетителям. Посетители, надо сказать, уже не требовали позвать менеджера, а молча уходили — то ли в Пушкинский музей на экспрессионистов, то ли просто занять своё место у параши. Уходя, они старались не глядеть и друг другу в глаза тоже…
Умение вовремя отвести глаза вдруг оказалось востребованным. То же и с обонянием — внезапно пригодилось то, которое похуже. Осмыслив серию нападений на официанток, в ресторане «Март» на Петровке перестали брызгать дезодорантом после ухода гиен. Менеджер сказал: они, наверное, думают, что нам не нравится их запах…
— А нам нравится? — вспыхнув, спросила юная Анечка Заболотная. Она была горда, причём горда до такой степени, что близкие уже боялись, что это не пройдёт и с возрастом.
— Запах как запах, — сухо ответил менеджер. — Не надо их провоцировать.
В умении не провоцировать гиен москвичи добились в то лето потрясающих результатов. Однажды, например, на Сухаревке обнаружились человеческие останки, прямо у троллейбусной остановки. Причём заметьте себе: и на остановке народу полно всё время, и из троллейбусов смотрят, и службы городские два часа колупались, пока убирали окровавленные кости эти, и гиены рядом сидят, хохочут… Так поверите ли? — ни одного слова протеста! Никаких эксцессов. Дисциплинированный народ, приятно иметь дело.
Один только гад сфотографировал всё это исподтишка и в интернет выложил, но на это у нас приём известный: набежало к нему в ленту своих же, пятнистых-мускулистых — и ну хохотать и лаять! там же и загрызли его. Ещё и аккаунт заблокировали за пропаганду насилия.
Короче, всё было неплохо до самой пятницы.
В пятницу, в памятный впоследствии летний вечер, когда дядька-август щедро отдавал накопленное июлем тепло и солнце традиционно валилось в густом тумане куда-то за Садовое кольцо, — пара гиен зашла на запах в сад «Эрмитаж».
Миновав безо всякого интереса «Новую Оперу», две поджарые пятнистые собаки сразу направились к ресторану у лужайки, где отмечало своё двадцатилетие пиар-агентство «Иван Калита». Там стояли шатры и готовился шашлык.
Одна тварь занялась ведром сырого мяса у барбекю, а вторая с ходу положила лапы на плечи менеджера Степцовой, только что от этого барбекю отошедшей с бумажной тарелкой, полной шашлыка.
Менеджера обдало горячим дыханием. А она уже успела накатить, и в первую секунду ей показалось, что кто-то домогается её наконец. Потом Степцова рассмотрела этого счастливца и только тогда заорала.
Степцова и сама не смогла бы сказать, что было отвратительнее в этот момент — красный ли язык с текущей слюной или безумные глаза на скуластой морде. Она, впрочем, ещё долго не могла ничего сказать — орала, пока гиена сметала с асфальта её шашлык.
А вот с другой гиеной случилось худое: на втором фунте сырого мяса в бок ей вошёл раскалённый шампур. Тварь дико завизжала и отскочила, ощерившись. В неё полетели новые горячие шампуры, но уйти от сырого мяса было свыше сил, и она продолжала лезть к ведру, пока на неё не уронили барбекю, полный тлевших угольев. Палёная гиена жалобно вскрикнула и отбежала, и только тут поняла, как ей плохо.
Шампур достал до сердца.
На неверных лапах она отошла к памятнику итальянскому поэту Данту и там легла. Уже темнело, и темнело в её глазах, и она захотела отойти подальше от людей, но идти не могла и поползла. Тут её увидели и всем мужским коллективом «Ивана Калиты» пришли добивать.
Вторая гиена, будучи самцом, не стал искушать судьбу и, жалобно и прощально хохоча, дёрнул вон из сада «Эрмитаж» с желудком, полным тёплого шашлыка.
Труп гиены лежал у памятника Данту уже пару часов, и вечеринка набирала новые обороты, — даже, я бы сказал, стало веселее, как веселее бывает после выигранной драки. Девушки по очереди целовались с шашлычником, победителем твари, святым георгием этим, и никто из кавалеров не смел им перечить.
Гиены пришли в районе десяти, когда было уже темно. Два десятка пятнистых тварей молча и организованно напали на людей. Побоище шло под хит Стиви Уандера «Isn’t she lovely», потом под Леди Гагу, Колтрейна и группу «Рамштайн»… Выключить было некому. Всё это происходило в двухстах метрах от московского угрозыска.
Полиция приехала через полчаса после карет «скорой помощи». К этому времени троим помощь уже не требовалась — навсегда остывая, они лежали в сторонке у фонтана.
Фейсбук бурлил всю ночь, а наутро на улицы Москвы стали выходить люди. Впрочем, их было гораздо меньше, чем гневных лайков в фейсбуке…
Таково уж свойство широт наших — неуютно здесь гражданскому чувству без отмашки начальства! Не то чтобы рабы мы сверху донизу, — ты, Гаврилыч, на гвоздях-то спи, а лишнего не наговаривай, — а просто мы тут, хотя и прогрессивные, но очень уравновешенные люди. Хлопнуть ладонью по столу способны ого-го как, но время, место и повестку должна всё-таки определить администрация, иначе может получиться неловкость.
Вот и на митинг тот людей вышло с гулькин нос — демшиза записная, да провокаторы проплаченные, да балбесы из числа молодёжи, которой учиться лень. Я никого не забыл?
ОМОН встретил их со служебными гиенами.
Это зрелище было в ту пору внове для Москвы, ну так что ж? — многое было внове тем летом! А ты не щёлкай клювом, тростник мыслящий, ты меньше удивляйся! Пока глупый удивляется, умный адаптируется.
На гиенах были ошейники с номерами, и смотрелись они при служивых как влитые. На тех, правда, номерков не было. Зато были шлемы, выучка и давнее желание что-нибудь кому-нибудь поломать.
Наутро князь-наместник призвал горожан к закону и спокойствию. Он посоветовал не поддаваться на провокации тех, кому не по нраву мирная жизнь нашего города. Упомянуты были раскачивание лодки и рыбка в мутной воде.
А потом их светлость говорить перестали, а изволили завыть и залаять. Москвичи немножко прифигели с непривычки, но скоро всё вошло в колею: наместник начал нюхать воздух вокруг себя и быстро взял западный след. По этому следу пошли — и к вечеру вышли на истинных организаторов протестного митинга: трёх русофобов из Госдепа, двух педофилов из Парижа, одного еврея из Лондона, одного англичанина оттуда же и, на всякий случай, группу датских моджахедов. Тут москвичи выдохнули с облегчением, потому что всех их давно знали поимённо.
Полиция тем временем откликнулась на требование усилить меры по охране порядка — и изловила блогера, предложившего убивать гиен вместе с детёнышами. Отвесив ему срок полной мерой, судья, от себя лично, попыталась укусить осуждённого по дороге в автозак, но приставы посадили её на цепь, увели в комнату отдыха и дали полакать воды.
Утром под рекламным туристическим баннером «Вместе в Египет» обнаружилось новое свежеобъеденное тело. Следственный комитет, будучи в полном составе занят блогерами и моджахедами, разорваться не мог, и до приезда сотрудников тело успело запахнуть. А впрочем, одним запахом больше, одним меньше, — главное было не допустить дестабилизации!
Её и не допустили. Следователь аккуратно заполнил протоколы за пятерых свидетелей самоубийства и чуть подпрыгивающей походочкой похилял обратно к служебной «тойоте» — правда, последние пять метров уже на четвереньках…
В общем, жизнь потихоньку возвращалась в привычные берега, когда однажды вечером на улице Фридриха Энгельса нашли труп служебной гиены с огнестрельным ранением.
О-па.
3.
К трупу начали собираться пятнистые собаки.
Скоро они перестали помещаться на пешеходном пятачке, где случилось убийство, заполнили Бауманскую улицу, обсели Спартаковскую… Глаза их горели в ночи. О том, чтобы сигналить этой армии, не было и речи — водители в ужасе сдавали назад и разворачивались через двойную. Вой и лай заполнили августовскую тьму вокруг Елоховского собора, и этот хор не сулил москвичам ничего хорошего.
Африканские собаки коротали ночь у трупа не одни. Пожаловал на улицу Фридриха Энгельса ментовской генерал с лампасами шириной в Нил, привез офицеров и следаков. Приехали из Следственного комитета, приехали из прокуратуры…
Когда все собрались, ментовской генерал, колыхаясь животом, опустился на карачки и поцеловал асфальт перед крупной гиеной, сидевшей мрачнее тучи у ленты ограждения, в кольце самцов-телохранителей. Дело, таким образом, было взято на особый контроль.
Всю ночь горели огни на Петровке и Старой площади. Утром первым делом посадили оппозиционера Лёшу — его тут сажали всегда, когда в стране случалось что-нибудь плохое. А дальше началось новенькое…
Ну не то чтобы совсем новенькое — Москва-матушка стрелецкие казни видела и восемнадцатый год, не говоря о двадцатилетии Великого Октября, кровушкой эти просторы не удивишь, — но раньше, признаться, обходились без гиен. А тут стали рвать людей прямо на улицах, среди бела дня, причём просто так. В глаза только заглядывали, и если человеческие были глаза — набрасывались всей стаей и убивали.
Гиены появлялись внезапно и умело отсекали пешеходов от подъездов. Маршруты облав можно было увидеть издалека — по бегущим в панике москвичам. Только к чему это? Детский сад какой-то. От африканских собак и антилопы не убегают, куда малохольным этим…
ОМОНа при гиенах уже не было — сами приговаривали, сами приводили в исполнение. Людям оставалось только скандировать своё «По-зор, по-зор!», но уже недолго: гиены начали рвать и тех, кто скандировал. А если кричали из окон, запоминали окна и ждали. Ждать они умели.
Объеденные тела на мостовых стали частью пейзажа. По такому случаю в Москву прилетели стервятники и сидели теперь на телах, доедая. Всё это немного диссонировало с продуманной до мелочей политикой городского дизайна, но правительство не дремало! Оно быстро провело конкурс креативной социальной рекламы, и москвичи стали с гораздо большим пониманием относиться к видам и запахам саванны. Трупы на время, а порядок — навсегда!
Некоторые слабонервные всё же спрашивали в эти дни (по большей части уже у самих себя): где же гарант нашего счастья? Где солнцеликий? Вот что значит не смотреть телевизор. Это же первый сюжет был во всех новостях! Солнцеликий, кормя по дороге птиц, перелетел на воздушном шаре в Туву и молится теперь у старца Кужугета за покой россиян и мир во всём мире, особенно на Донбассе.
Так что всё под контролем и в соответствии с законом.
Лидеров оппозиции травили теперь гиенами где-то в Подмосковье, каждое утро заставляя перед кем-то извиняться. Вот этого, кстати, никто не понял. Остальное-то поняли вполне, — включая то, что убийцу той твари с Фридриха Энгельса никто не ищет, да и не искал никогда.
Пара умников не сдержались, конечно, и вспомнили тут про поджог какого-то рейхстага — и так этим оскорбили народ, такие моральные страдания ему причинили, что умников сей же час выволокли на Красную площадь и заставили есть гиенье дерьмо в прямом федеральном эфире. Рейтинг был, доложу вам, — КВН отдыхает!
А в фейсбуке особого шума и не было, потому что интернет к тому времени отменили, а провайдеров съели.
Улицы похорошевшей Москвы заметно опустели по случаю наступления новой счастливой жизни. Прокатные велосипеды стояли невостребованными в своих стойлах, и стало можно наконец ходить по велодорожкам безо всякого риска для жизни, — если, конечно, плотнее опустить глаза и не встречаться ими с глазами правящего прайда.
Через неделю первая волна наведения порядка начала сходить на нет. Гиены рвали теперь людей нечасто: зафиксировав своё право на самосуд, они чуток успокоились, и московские кафе снова начали заполняться народом…
Европейский же город, чёрт возьми, и какой город! Кухня итальянская и японская, французская да азиатская, элитное обслуживание, лаунж-бары, сигарные комнаты, кальянные комнаты! Твёрдый класс люкс, мы ли лаунж-баров не видели? А гиены — ну что гиены… Ну да. Так получилось. Не баррикады же строить посреди такой красоты! Вы что, хотите, чтобы было, как в Париже?
Нет. Не получилось, как в Париже, и даже не стоило угрожать нам такими крайностями.
В середине сентября по Москве пролетело электрическим разрядом, что на Белорусской загрызли ребёнка. Непонятно, как об этом узнали, но узнали почему-то сразу и все. Через сутки весь город был в курсе произошедшего, и даже в подробностях — про молодую маму с коляской, Опёнушкину Ларису, 1996 года рождения, про стаю гиен, и что они делали с Опёнушкиной, и как, визжа, делили потом ребёнка…
Глухой гул услышали в тот день многие — как перед землетрясением. Как будто в сейсмоопасной зоне стоит красавица Москва, и где-то, очень глубоко, сдвинулись плиты, и поздняк метаться.
Город загустел в тишине. Прохожие, однако, теперь не отводили глаза друг от друга, а вглядывались в них, словно ища подтверждения чему-то. Они не кричали про позор гиенам, они испытывали его сами.
Гиены, существа чуткие, почувствовали перемену и разом потеряли уверенность. Даже перемещаясь стаей, они откочёвывали теперь бочком с человеческой дороги, отводили глаза, подлаивали… Чуяли что-то.
И вдруг какой-то полубог с Большой Дмитровки, государев авгур, ведавший знамениями, прямо из телевизора заявил о недопустимости насилия над москвичами! Пока москвичи переглядывались, не веря ушам, с отважной инициативой выступила группа небожителей с Охотного Ряда: хотелось бы, сказали они, послушать объяснения министра внутренних дел!
Москвичи охнули и затаились в ожидании дальнейшего.
К вечеру подал в отставку большой начальник с Житной улицы, заявив напоследок, что он русский генерал и не хочет нести ответственность за беспредел оккупационной власти. Так и сказал: оккупационной! И ничего с ним не случилось, если не считать внезапного вступления в КПРФ.
А знаменитый кремлёвский интеллектуал, крупнейший на Старой площади поэт и философ, бросил, можно сказать, вызов мирозданию, посвятив колонку в «Российской газете» ценности человеческой жизни! Причём так тонко подчеркнул: человеческой…
А уж когда его закадычный дружок из Останкино, гладкая тварь из центрового прайда, порвал в эфире свой знаменитый френч и назвал убийц Опёнушкиной преступниками, невесть откуда пришедшими в наш великий город, — о, тут уж всем стало ясно: грядут перемены!
И точно: в понедельник суд отрыгнул живыми провайдеров, во вторник Роскомнадзор вернул интернет, а в среду ВЦИОМ зафиксировал резкий скачок оптимизма среди москвичей…
Как в воду глядел этот ВЦИОМ: в четверг с утреца в волчий капкан, поставленный неизвестными на Верхней Радищевской, попала крупная гиена — и москвичи тут же забили её арматурой.
В процессе экзекуции оптимизм продолжал расти.
Убивали гиену в открытую, перед кондитерской лавкой «Братья Караваевы», под отчаянный визг невезучей и одобрительные крики зрителей. Полиция не приехала вообще, а беспощадные африканские собаки забыли прийти за местью, хотя их ждали на Таганке человек сто — и ждали, можно сказать, с нетерпением, не говоря об арматуре.
Казнь гиены, снятая на айфоны, была выложена в Youtube, и рейтинг перекрыл лучшие показатели порно. Министерство охраны окружающей среды, где мышей не ловили и перемены ветра не почуяли, выступило с решительным протестом в защиту живой природы, но было поздно: песочные часы перевернулись.
Гиен начали убивать.
В Москве случился в те дни ажиотажный спрос на двустволки и помповые ружья. Хорошо также шли капканы, бейсбольные биты и охотничьи ножи, причём лицензий никто не требовал. Полиция же просто исчезла куда-то в одночасье, как никогда и не было её. Исчезла с Таганки и Маросейки, с обеих Никитских, с Трубной, Остоженки и Тверских… Исчезла так же тихо и бесследно, как исчезала она с этих улиц в сорок первом и девяносто третьем, — и не раз ещё исчезнет, поверьте. Это же полиция, а не мальчик из рассказа Пантелеева! Это же взрослые люди с хорошо развитой чуйкой. То они ужас, летящий на крыльях ночи, а то — опаньки, и никого нету дома.
Природа, однако, не терпит пустоты, — тут же появились на московских улицах другие вооружённые люди. Но эти, можно сказать, были совсем не в форме. Они шли с горящими глазами, ножами и арматурой, шли колоннами и толпой, с повязками на рукавах… А повязка на рукаве, надо вам знать, автоматически делает властью любое чмо, — за весь мир не поручусь, но в России точно!
Они шли, кто под серпом с молотом, кто под коловратом, — и встретились наконец под бронзовым человеком со склонённой головой, и начали мочить друг друга, забыв про гиен.
Общественная жизнь бурлила, не останавливаясь, крупными пузырями. Мало кому известные новые лидеры протеста уже не помещались на трибуне разрешённого митинга; граждане попроще оттягивались своими силами. Гиен убивали теперь во множестве и при участии бывших ментов — прямо там, где удавалось их поймать или подстрелить.
Где-то на Яузе нашли логово и прикончили всех — сначала, из ружей, взрослых собак, а потом, о стену головами, щенков. По приятному совпадению, дело было в воскресенье днём, и зрители поспешали к Яузе с детьми.
Смертный визг и праздничное возбуждение заполнили окончательно похорошевший город. На задворках дома Веневитинова в Кривоколенном переулке, где Пушкин читал друзьям «Бориса Годунова», дружинники наткнулись ещё на одно логово и опробовали на нём коктейли Молотова с новейшими добавками. Мероприятие имело успех, какой не снился ни одной читке.
Посреди этого стихийного освободительного движения специальные люди, по тихой просьбе генерала с лампасами шириной в Нил, выследили и расстреляли из автоматов Калашникова мрачного самца, главу прайда гиен. Чисто на память о целовании асфальта, по понятиям. Есть какие-то вещи…
Неделя завершилась праздничными хороводами россиян в посольствах Кении, Танзании и почему-то Мьянмы. Заодно восставший народ прошёлся по гастрономам и бутикам — ну, и из бытовой техники немного, чисто в честь победы разума над животными этими.
Но лучше всех оттянулся старик Теребунькин — так, любя, называли москвичи главного ветерана российского либерализма за его талант потеребунькать их за самое главное. Этот незабываемый человек умел подойти незаметно сзади и потрогать самые нежные струны. Теребунькал он коллективное, отдавая предпочтение бессознательному. Находил у народа эрогенные зоны и доводил до крика в кратчайшие сроки. Сносу ему не было, управы тоже.
Вот и в те исторические дни — не подвёл ветеран, порадовал земляков! Сначала шарахнул по Сокольникам военными маршами, да так, что у трёх вокзалов было слышно, а потом речь говорить начал. Сначала всех врагов России, не поленившись, перечислил, от поляков мнишковых до пиндосов текущих, а потом до гиен добрался. А уж как до гиен добрался, пена изо рта и пошла.
Тут он сам понял: пора! И знак дал. И видят люди: волокут Теребунькину, на палке железной, гиену придушенную, в жесткаче-ошейнике металлическом. Народ ахнул в предвкушении и не ошибся в надежде своей. К асфальту придавили ту гиену, и старик героический лично, с двух ударов, башку той собаке нерусской размозжил битой.
Телевидение, конечно, снимало, без этого какой смысл.
Потом труп гиены повезли через всю Москву в открытом лимузине, а Теребунькин весь в цветах впереди стоял, чисто Гагарин, ручкой москвичам делал. Труп бросили к памятнику маршалу Жукову на Манежной, и любимец народа лично провёл молебен во спасение Отечества. Снял банк старик, талант не пропьёшь!
К нему подбежал потом один запущенный графоман, просил тут же, у памятника, дать ему прочитать вслух поэму о победе над гиенами, — так Теребунькин его поцеловал, а поэму велел издать за свой счёт!
Словом, праздник.
…Обезумевшие гиены двое суток пытались вырваться из города, но удалось это совсем немногим. Их давили машинами и добивали чем придётся. Пара дюжин несчастных добрались до МКАДа, где их ждали сотрудники ГИБДД с табельным оружием. Мало что в своей жизни они делали бесплатно, но мало что и с таким удовольствием.
А в зоопарке люди с повязками, пришедшие по душу тамошней гиены, отравили потом зачем-то леопарда и львицу — и чуть не линчевали сотрудницу, пытавшуюся остановить этот праздник свободы.
В общем, всё прошло неплохо.
4.
Через несколько дней жизнь снова начала входить в те же берега. В город вернулась полиция и занялась либералами.
Ибо вместо того, чтобы вместе со всем народом объединиться вокруг власти, спасшей Россию от африканского нашествия, зарыдать на широком плече администрации и найти нецелованное место на ее бывалой руке, — иуды продолжали требовать отставок и расследований, вбивали клин, бросали тень, катили бочку, сеяли ветер, раскачивали лодку и одновременно при этом пытались удить рыбку в мутной воде. Такие, сука, эквилибристы!
Только втуне всё это.
На второй день после расстрела последней африканской собаки в телевизоре появился князь-наместник, совершенно неотличимый от человека, и исполнил отличную речь. У нас тут, сказал, не Зимбабве! Приоритет, сказал, закона, а если что — европейские процедуры вплоть до огнемётов, ибо народ хочет стабильности. И на давление не поддадимся. Только, сказал, ещё хуже вам всем сделаем. А насчёт отставки своей сказал совсем конкретно: даже не мечтайте.
На этих финальных словах наместник повернулся на сто восемьдесят градусов, приспустил штаны и показал задницу. И все увидели: человеческая задница! не гиенья ни разу!
Это был блестящий ход. В одну секунду сей начальник над кольцами московскими опроверг все инсинуации и посрамил врагов! ВЦИОМ специально замерил рейтинг до штанов и после — сказали, никакого сравнения.
Оппозиция, конечно, тоже хотела что-нибудь показать по телевизору, — но, во-первых, зададим себе вопрос: кто они такие и кого представляют? А во-вторых, в специзоляторе и телевизора нет, так что не о чем и говорить.
Хорошая, короче, вышла дискуссия, самое то, что надо в наших краях. Заряд оптимизма получил, заднице начальственной порадовался — и за работу! А вот это вот всё бесконечное бла-бла-бла… Вы что, хотите как в Париже?
Насчёт же ответственности перед народом — выводы из августовской истории с гиенами были сделаны, конечно, самые серьёзные. Из Тувы на воздушном шаре вернулся в реальность солнцеликий — и сразу последовали кадровые перестановки!
Глава Следственного комитета был уволен с формулировкой о неполном служебном соответствии, в связи с чем назначен Генеральным прокурором. Генеральный же прокурор — с позором переброшен в МВД, на место ментовского генерала с лампасами шириной в Нил, отправленного в ссылку в думский Комитет по законодательству, бывший глава которого возглавил Следственный комитет!
Таким образом, в России случилось полное обновление внутренней политики, и солнцеликий опять всех переиграл.
Эпилог
Гиен в Москве больше не было. Иногда даже казалось: не почудилось ли?
Один только умник решил срубить куш на масках с африканскими тварями — их покупали для шутки, пока одного шутника в Кузьминках не завалили из помпового ружья.
А в остальном — к середине октября наладилась в городе вполне человеческая жизнь. Гордей с Матвеем, партнёры по бизнесу и друганы по жизни, вернулись из своих тёплых краёв — Гордей с Сардинки, Матвей с Лазурки.
Обычно они возвращались чуть раньше, но когда началась вся эта муть с гиенами, решили — на фиг на фиг и остались ещё на пару недель. Немного стремались, конечно, потому что бизнес был завязан на ментов, а ментов трясло не по-детски, но всё обошлось. Даже новые контакты появились на Охотном Ряду, запас карман не тянет.
Плюс к тому, лысоватый в голубом костюме, сидевший в тот день за соседним столиком, оказался конкретно из комитета по налогам, а они давно хотели продвинуть одну бумажку лямов на пять. Удачно выбрать столик тоже надо уметь!
Лиана эта (которая ни фига не Лиана, конечно) прокочевала со своими губами по всей Малой Бронной — сама и наживка, и леска, и крючок. Гиены немного подпортили сезон, но папик, которого должно было хватить как минимум до зимы, нашёлся и был технично выловлен из прикормленной московской запруды, так что всё у Лианы оки-доки, не волновайтесь.
Охранник Янбаев, сдуру доставший гиену электорошокером, неделю потом, сидя в СИЗО, слушал по ночам вой и хохот, в которых чудился ему голос старшего следователя Порева, а потом спятил и завыл сам. Поняв, что толку со спятившего чуть, а урок усвоен, Янбаева отпустили, легко оштрафовав.
Дизайнер Петя Штапуро получил из администрации заказ на новый логотип для зоопарка — и нарисовал им, по приколу, гиену. Чисто посмотреть, что будет. В мэрии сказали, что Петя, конечно, давно поехал кукухой, но они его всё равно любят. Сошлись на марабу, а гиену Петя выложил в инстаграм и собрал десять тысяч лайков и такие комменты, что усохнуть.
Анечка Заболотная уехала в Прагу и работает там тоже официанткой, а учится в универе на психолога. Гордость мешает ей, конечно, и в Праге, но гораздо меньше, чем по месту рождения.
Судья, пытавшаяся покусать осуждённого блогера, продолжает работать бубнилкой в Пресненском суде на Зоологической улице. Она прошла курс лечения, снята с острой фазы и уже не хохочет, раздавая сроки, да и на гиену, после пластики, не похожа совсем.
Одна беда — мантию не берёт никакая химчистка, пропахла мантия насмерть, воняет тварью. И снять её уже две недели не получается: заело молнию. Так в мантии и приезжает домой, и спать в ней ложится, но не раньше, чем полает и похохочет. Дома можно.
А Подсосенкова этого, у которого жену загрызли у Абая, я, поверите ли, видел недавно своими глазами: стоял с плакатиком самодельным у дверей администрации, на Китай-городе…
Вид у старика тот ещё. Потрясывает его — то ли пьёт сильно, то ли дрянью обкормили в дурке. Взглядом прохожих ловит, заговорить пытается. Всё хочет, чтобы прочитали они его листок рукописный, как будто другой заботы у людей нет, про чужие беды читать! А он понять того не может и всё суёт им под нос это своё «требую справедливости». Одной рукой суёт, а другой-то считай и нет. Голова трясётся, и брови кустами, как у Льва Толстого, смех.
Менты рядом стояли и не трогали его — видать, привыкли. Или команды не было, не знаю. Я в аптеку на Ильинку шёл, потом в магазин, потом встреча ещё была какая-то, не помню, обратно шёл — уже смеркалось, а он всё стоял со своим плакатиком, нарушая общественный порядок и мешая проходу граждан…
Да и фиг с ним, есть о чём говорить.
Москва, главное, всё хорошеет! Чистый карбункул, а не город. Каршеринг, бутики, авторская кухня, лаунж-бары, лакшери-стайл… До хера всего интересного! И патрули кругом вежливые, человеческие, не едят никого.
Ну, то есть, не то чтобы совсем никого… Тут уж как повезёт, конечно.
Главное — не смотреть им пристально в глаза, не нервировать.
сентябрь 2019 года